«С самого часа своего рождения одни предназначаются для подчинения, другие — для господства» — эта фраза греческого философа Аристотеля (384–322 гг. до н. э.) прекрасно характеризует отношение античности к рабству. Лишь тогда хозяйство считалось совершенным, когда состояло из свободных и рабов. Именно поэтому рабовладение представлялось чем-то вечным и неизменным. Еще раньше были преданы забвению утверждения некоторых греческих софистов, будто бог сотворил всех людей свободными и по природе никого из них не предназначал в рабы. 

И все же обоснование Аристотелем системы рабства оказалось небесспорным и обсуждалось все более и более ревностно. 

Несколько позже утверждение о том, будто варварское происхождение или плен являются достаточными условиями для обоснования рабства, начали отрицать стоики, приверженцы влиятельной эллинистической философской школы. 

Их строгая этика утверждала, что лишь по внутреннему нравственному состоянию человека можно судить о свободе либо рабстве. Лишь мудрец истинно свободен, невежде же и злодею предназначено быть рабом (странное, право, стремление приравнять добро и знание!). Однако в жестоком мире действительности приверженцы Стой не могли произвести какого-либо значительного изменения в римских нравах. 

Значительный приток рабов в Рим и связанная с ним повышенная опасность социальных беспорядков заставили возвратиться к аристотелевским воззрениям, как это произошло, например, со стоиком Панетием во II в. до н. э. Самое крайнее, на что решались философы, — это требование о смягчении личной судьбы рабов, с которыми, по их мнению, следовало обращаться как с пожизненными наемными работниками. Новые правовые отношения при этом не возникали: рабство продолжало рассматриваться как несчастье наряду с другими ударами судьбы. 

Цицерон (103-43 гг. до н. э.), величайший римский оратор, а после смерти Цезаря вождь сената, в своих философских трудах развивает аристотелевское положение о том, что один человек рожден для подчинения, а другой — для господства. 

Так как некоторые работы недостойны свободного человека, то сама свобода граждан предполагает наличие рабства. В другом месте Цицерон разбирает вопрос о том, следует ли кормить рабов при вздорожаниях, а также о том, кого следует спасать при кораблекрушении в первую очередь — прекрасного коня или дешевого раба. Но еще и в первые годы Империи эллинизированный иудейский философ Филон Александрийский (ок. 20 г. до н. э. — 54 г. н. э.) отстаивал законность приобретения рабов на основании недоказанного утверждения о том, будто цивилизация не может обойтись без рабства. Таким образом, для человека античности рабство было чем-то само собой разумеющимся, так что полное лишение всех прав и эксплуатацию, связанные с этим институтом, он не рассматривал в качестве особой несправедливости. 

В этом отношении римский мир также не составлял исключения, если, правда, не принимать в расчет того, что масштабами рабовладения он значительно превзошел все существовавшие до него цивилизации. Римляне держали рабов с самых древних времен, хотя и в небольших количествах. В распространенном в раннеримскую эпоху мелком крестьянском хозяйстве отец семейства, работавший вместе с детьми, в дополнительных рабочих руках ни по дому, ни в поле особенно не нуждался. Так что раб-слуга и работал вместе со своим господином, и ел с ним за одним столом. Однако с ростом богатства в Риме резко возросло и число рабов. 

Причин тому было много. Так, после Пунических войн (264–146 гг. до н. э.), в которых Рим боролся с Карфагеном за господство в западной части Средиземного моря, свободное крестьянство в Южной Италии и Сицилии было практически сведено на нет, а дешевая крестьянская земля досталась помещикам. 

Одновременно крупные сельскохозяйственные имения все больше вытесняли оставшиеся мелкие крестьянские хозяйства. 

Римские магистраты возвращались на родину с богатой военной добычей и награбленным в чужих странах добром и, скупая у обедневших и задолжавших крестьян их земли, составляли огромные поместья. 

Лишенные собственности хозяева двинулись в город, где жизнь из-за постоянных хлебных раздач была дешевле, из-за постоянного прироста благ цивилизации — легче, а из-за всякого рода публичных игр — просто веселее. Огромные латифундии обрабатывались рабами, которых предпочитали свободным гражданам из-за их дешевизны и невозможности использования в качестве солдат в войнах, постоянно ведшихся Римом. Таким образом рабы заменяли свободных крестьян, постоянно находившихся «под ружьем» и часто и в больших количествах погибавших во имя так называемой славы Отечества. Другой причиной возрастания численности рабов стала широко распространившаяся роскошь. Из своих военных походов римляне привозили домой огромную добычу, в которой были и богатства царей, и произведения искусства чужих городов, и огромные репарационные платежи, и почти бесплатная рабочая сила. Это новое благосостояние породило и утонченный образ жизни, связанный с множеством неизвестных дотоле потребностей. Удовлетворение их делало необходимым использование огромного количества рабов. Да и присмотр за рабами, и снабжение их всем необходимым также требовали привлечения многочисленного персонала, состоящего из рабов. Затем со II в. до н. э. римляне все шире применяли рабов в производстве, в первую очередь на верфях и оружейных фабриках, как это до них делали греки.