Разгневавшись на консулов за их неудачи, сенат передал командование армией пропретору Аррию, поставив перед ним задачу собрать разрозненные легионы, навести в них порядок, а затем уничтожить мятежников и прекратить таким образом дальнейшее опустошение Италии. Но как ни старался Аррий, драгоценное время он все же потерял, а воспользовался им Спартак.
Еще более уверовав в свой план после победы над обоими консулами, вождь рабов продолжал свой путь на север. До Альп было еще далеко, и римляне в любой момент могли заступить ему дорогу.
Он беспрепятственно вторгся в Цизальпинскую Галлию, где неподалеку от города Мутины, нынешней Модены, расположенной южнее реки По, путь ему во главе сильных армий попытались преградить наместник «посюсторонней» Галлии Г. Кассий Лонгин и претор Гн. Манлий. Однако и этим легионам была уготована та же судьба, что несколько недель назад постигла консульские армии, — они были разгромлены.
О встрече войск Спартака и проконсула Кассия Плутарх сообщает коротко:
«Затем он двинулся к Альпам, навстречу же ему во главе десятитысячного войска выступил Кассий, наместник той части Галлии, что лежит по реке Паду. В завязавшемся сражении претор был разбит наголову, понес огромные потери в людях и едва спасся бегством».
При штурме и взятии римского лагеря у Мутины, в котором закрепился проконсул Кассий со своим войском, большая часть римлян осталась лежать на поле боя.
«Плохо вооруженные отряды рабов стали кошмаром легионов: цепь поражений напоминала о первых годах войн с Ганнибалом» — так характеризует Моммзен настроения римлян.
Однако и этот кошмар затмили новые, еще более страшные известия: в Риме вдруг распространились слухи, будто Спартак изменил своему плану — вместо того чтобы и дальше двигаться в глубины Галлии, т. е. на север, он развернулся и направил свое войско на юг, прямиком на Рим. Естественно, что сообщения о численности вооруженных рабов значительно разнились, ибо, несомненно, они были преувеличены паническими настроениями. Точно так же расходятся в своих оценках и античные авторы. Аппиан утверждает даже, что Спартак «со 120 000 пехоты поспешно двинулся на Рим», но это утверждение нигде более не подтверждается.
Однако неточности относительно сил рабов никак не меняли достоверности слухов, которые сгущались все более и в конце концов превратились в уверенность: восставшие действительно не уходили, а наступали.
Что или кто заставил Спартака принять такое решение? Разве последней своей победой, одержанной перед воротами Галлии, он не открыл рабам путь на родину? Три или четыре месяца подряд он, как и планировалось, победоносно шел на север, и теперь, после своего очередного триумфа, вдруг добровольно, никем не принуждаемый, развернулся на марше?
Или же все-таки его принудил кто-то (или что-то)?
Об этом нам ничего не известно, и потому решение Спартака продолжает обрастать предположениями ученых.
Возможно, и даже вполне вероятно, что скромного и разумного человека обуяла все-таки гордыня, заставившая его после очередной блистательной победы взяться за реализацию плана, который он сам не так давно считал бессмысленным и опасным, разрушить Рим и освободить полмира или же самому стать правителем Италии.
Относительно неожиданного разворота Спартака выдвигается также гипотеза, что в принятии такого решения свою роль мог сыграть и царь Митридат, самый неутомимый враг Рима в Малой Азии. Вступил же он в сношения с мятежным Серторием в Испании; точно так же он мог послать своих людей к Спартаку с обещанием помощи в случае, если тот пойдет на Рим и поставит тем самым под вопрос само существование империи.
Но наиболее веско звучит все-таки предположение, что Спартаку свою волю навязали повстанцы, уверенность которых в собственных силах после побед над римлянами все возрастала. Упоенные победами, они и слышать не хотели об уходе из Италии, рассматривая ее в качестве верной добычи. Если бы Спартаку действительно удалось вывести их на родину, то там их, конечно, ожидала свобода, однако одновременно и труд, и даже борьба за существование в малоцивилизованных землях. Разве разбойничья жизнь в благословенной Италии, к которой они уже успели привыкнуть, не была куда удобней и приятней? А уж как бы они зажили, когда Рим падет к их ногам!
Отказ войска покинуть благословенную Италию большинством историков рассматривается в качестве наиболее вероятной причины изменения планов Спартака. Наверняка Спартак и в этот раз пытался образумить своих солдат, вновь и вновь напоминая невеждам о римской военной машине, которая рано или поздно сметет их, словно горная лавина. Но, как и ранее в подобных случаях, они оставались глухи ко всем предостережениям и приказам. Обуянные желанием идти прямо на Капитолий, они не слушали просьб и резонов своего вождя, руководствовавшегося доводами разума. Ему не удалось уговорить дикие орды, во главе которых он стоял, следовать ранее намеченному плану, ибо к его разуму, осторожности и мудрым советам они прислушивались лишь в час опасности; воспламененные же собственными победами и удачами, они следовали голосу желаний, гордыни и самообмана. Как и в первый год войны, Спартак скрепя сердце сдался под напором своих приверженцев и подчинился их воле. |
Главная