Детство царской невесты прошло в Варшаве, в доме ее деда, русского посла при польском дворе князя Григория Федоровича Долгорукова, умного и хорошо образованного человека. Теперь уже княжна Долгорукова ни на минуту не оставляла Петра, сопутствуя ему и на охоте, и в бесконечных переездах, и во время столь же бесконечных кутежей, развлечений и танцев. Царская охота Вы уже убедились, уважаемые читатели, что образование, полученное молодым императором, как в детстве, так и в юности, оставляло желать лучшего. 

Но, как пишет Е. В. Анисимов: «Зато самые глубокие знания Петр получил в науке уничтожения зайцев, медведей, косуль, уток и прочей живности». «Охота, – пишет Рондо в августе 1728 года, – господствующая страсть царя (о некоторых других страстях его упоминать неудобно – В. Б.)». Если не большую, то значительную часть своею царствования он провел в лесу и в поле, на охотничьих бивуаках, у костра, на свежем воздухе.

 Из немногочисленных автографов, оставленных Петром II потомкам, чуть ли не самыми длинными являются резолюции типа: «Быть по тому. Петр». Или: «Отпустить. Петр», – на росписи царской охоты, которая определяла норму ежедневного питания собак (по два пуда говядины каждой!), лошадей и даже двенадцать верблюдов, которые тоже участвовали в царских охотах. За осеннюю охоту 1729 года Петр и его свита сворой в шестьсот собак затравили четыре тысячи зайцев, пятьдесят лисиц, пять рысей, трех медведей. 

Дипломаты ждали того дня, когда наконец можно будет увидеть царя и переговорить с ним. Вот типичные сообщения о времяпрепровождении Петра в 1728 году, взятые наугад из донесения де Лириа: «24 мая. Этот монарх еще не возвратился с охоты... 31 мая. Царь воротился с охоты дня на два и послезавтра уезжает опять... 7 июня.

 Получено донесение о смерти герцогини Гольштинской (Анны Петровны. – Е. А.), принцессы, красивейшей в Европе. Но это отнюдь не заставило царя отложить поездку на охоту в окрестности, хотя и без принцессы Елизаветы... 14 июня. Царь еще не возвратился с охоты, но надеются, что возвратится на этой неделе... 21 июня. Этот монарх еще не возвратился в город, но надеются, что возвратится на этих днях». Ничего не изменилось и через год, в 1729 году: «11 июня. Царь вчера уехал на охоту за две мили от города... 1 августа. 

Здешний государь все развлекается охотой... 8 августа. Царь все наслаждается охотой...» В феврале 1729 года дошло до скандала. Узнав о том, что царь намеревается отправиться на три-четыре месяца на охоту подальше от Москвы, австрийский и испанский посланники сделали представление канцлеру, в котором в решительных выражениях заявили, что «при настоящих обстоятельствах не только вредно, но и неприлично оставаться нам такое долгое время без всякою дела, без возможности с кем сноситься о делах, так как с Его величеством отправляется и большая часть его министров». 

Но Петр не угомонился. 

По подсчетам историка князя П. В. Долгорукова, в июле – августе 1729 года он был на охоте непрерывно пятьдесят пять дней. Это был своеобразный рекорд – обычно царь находился на охоте по десять, двенадцать, двадцать четыре, двадцать шесть дней кряду. Долгоруков сосчитал также, что за двадцать месяцев 1728–1729 годов Петр провел на охоте восемь месяцев. Обручение Вот что пишет по поводу следующих за сим событий петербургский ученый, доктор исторических наук В. Тюрин: «Шла осень 1729 года. 19 ноября, вернувшись в Москву с двухмесячной охоты, царь объявил, что вступает в брак с княжной Екатериной, восемнадцатилетней дочерью Алексея Григорьевича. Наглостью и хитростью их родителей, стремившихся удовлетворить свою жадность и честолюбие, были навязаны Петру обе невесты – Мария Меншикова и Екатерина Долгорукова. 

Обе любили других: Мария – графа Петра Сапегу, а Екатерина – графа Милезино, родственника австрийского посланника. Обеих не любил Петр, и даже не скрывал этого. И на обеих обещал жениться: на первой – помимо воли, а на второй – по слабохарактерности и из чувства рыцарства. Долгоруковы спешили: а вдруг царь одумается? 

30 ноября состоялась церемония обручения в Лефортовском дворце. Посередине залы, устланной огромным персидским ковром, возвышался стол, а на нем – золотое блюдо с крестом и золотые тарелки с обручальными кольцами, усыпанными бриллиантами. Невеста прибыла в сопровождении родственников и знатнейших дам империи. При входе в зал ее встретили царица Евдокия, цесаревна Елизавета Петровна и другие принцессы. 

В зале находились все «верховники», три фельдмаршала – Голицын, Трубецкой, Брюс, Долгоруковы, генералы. У стола ждал окруженный архиереями и архимандритами Феофан Прокопович, готовый начать торжественное богослужение, как это он уже делал два с лишним года назад; только невеста была другая – Мария Меншикова, известие о смерти которой в Березове только что пришло в Москву. После обручения началась долгая церемония целования руки императора и государыни-невесты (так велено было называть княжну Екатерину). 

И казалось, род Долгоруких достиг своей вершины. Заранее распределялись чины и звания: Иван Алексеевич – великий адмирал, родитель – генералиссимус, Василий Лукич – канцлер, князь Сергей – обер-шталмейстер. 

Отец невесты получил от государя 40 тысяч душ и позволял гостям целовать свою руку, а австрийский посланник обещал, что Вена сделает его герцогом и князем Священной Римской империи. Жадны и неумелы были новые фавориты... Свадьбу назначили на 19 января 1730 года... Состоялась бы свадьба с нелюбимой невестой или нет, каким государем бы он стал, – все это догадки. Мужской линии Романовых продолжиться было не суждено...»