Храм, почти неся на руках Офир, вышел в атриум. Его люди следовали за ним.
Когда они уже были на берегу и садились в спущенную на воду шлюпку, Хирам увидел, что кто-то помогает ему поместить удобнее Офир. – Это ты, Фульвия! – обрадовано сказал воин.
– Да, я, господин мой! – отозвалась этруска. – Я разделю с тобой твою участь.
Лодка заплясала по волнам. Гребцы выбивались из сил. За время пребывания Хирама во дворце Гермона буря еще усилилась, и лодка еле-еле плыла.
– Огни! Наша гемиола! – крикнул кто-то из нумидийцев, показывая на быстро мчавшееся навстречу судно.
– Правь на нее! – ответил Хирам.
– Гей, гемиола! – крикнул он минуту спустя.
– Есть, господин! – отозвался с гемиолы старший гортатор. – В бухте стало невозможно держаться, и я вывел судно в море.
Минуту спустя шлюпка с беглецами была уже под бортом гемиолы. Миг – и налетевший вал опрокинул ее. Все пассажиры очутились в волнах. Но среди них не было ни единого человека, который не плавал бы как рыба, и кроме того, гортатор не терял ни мгновения: его матросы с баграми и веревками в руках держались у борта, и потерпевшие крушение один за другим были извлечены на палубу. Хирам бережно держал в своих объятиях бесчувственное тело красавицы Офир. Он снес ее в каюту. Следом туда спустилась Фульвия. Пережитая только что смертельная опасность не истощила сил дочери Италии:
Фульвия сейчас же принялась помогать приводить в чувство Офир, и несколько минут спустя прекрасная карфагенянка открыла глаза.
А гемиола, гонимая бурею, мчалась по волнам.
Всю ночь продолжался безумный бег. С полуночи буря перешла уже в настоящий ураган. Все попытки экипажа судна уйти в открытое море оказались бесплодными: течение и ветер, которым не могло противостоять ничто, снова гнали судно к берегам Уттики.
Гребцы скоро выбились из сил. В трюме показалась вода:
пазы разошлись, и все усилия удалить воду из трюма не давали никаких результатов.
– Плохи наши дела! – ворчал гортатор.
Сам Хирам был тоже крайне озабочен. С детства он привык бороться с яростью моря и бурь, но такой ночи он не переживал еще ни разу, и смутная тревога в его душе росла час от часу.
– Как вода? – задал он вопрос Сидону.
– Прибывает. Щели слишком велики.
– Мы тонем?
– Еще нет, но…
– Но до утра продержимся?
Гортатор взял лампу, поднял один из люков.
Смотри сам, господин мой! – показал он вниз.
Хирам прислушался, и лицо его побледнело: да, вода врывалась струями в трюм. Судно было осуждено на гибель…
– Не будем покуда говорить женщинам! – сказал он Сидону. – Скоро утро, мы определим, где находимся, тогда будет видно.
– Здесь поблизости должны быть песчаные отмели! – промолвил Сидон. – Если бы нам добраться до них, может быть, мы спаслись бы. Но судно погибло безвозвратно…
Ночь прошла. Близился давно жданный рассвет. Ярость бури утихла, но судно явно доживало последние минуты! Оно едва держалось на воде, и бешеные волны теперь поминутно взбегали на палубу, смывая все, что попадалось на их пути.
Сильный толчок едва не опрокинул гемиолу.
– Сели на мель! – крикнул Сидон.
Теперь наступил роковой час: судно, врезавшись в песок, остановилось и легло на бок. И теперь волны, набегая, приподнимали его, ударяли о дно моря, убегали, возвращались. И с каждым ударом об отмель гемиола, видимо, разрушалась.
– Огни! Идут враги! – крикнул Сидон. В самом деле, к отмели приближалась быстроходная трирема.
– Остается одно! – сказал Хирам. – Мы спустим шлюпки. Вблизи песчаный островок, где девушки найдут пристанище. Бери их, плыви, Сидон. Я поручаю свою невесту тебе.
– Хорошо, господин мой! – ответил гортатор. – А ты?
– А я нападу на трирему. Ты только выжди, когда я завяжу бой и отвлеку внимание врага!
– Но это безумие. На ней полторы или две сотни воинов!
– Знаю. Но что же делать? Своим нападением я задержу врага. Тем временем ты скроешься во мраке, – благо, еще не рассвело окончательно. Повинуйся и постарайся спасти женщин. И вот в полумгле туманного рассвета разыгралась кровавая драма.
В то время как шлюпка с гортатором и несколькими гребцами скользнула украдкой и поплыла к видневшемуся вблизи острову, – на палубе неожиданно взятой на абордаж триремы шел отчаянный бой. Хирам и около трех десятков верных нумидийцев, проникнув на карфагенское судно, яростно рубились с впятеро более сильным врагом.
Единственно лишь неожиданностью нападения можно было объяснить то, что сначала отчаянная попытка Хирама, казалось, обещала кончиться победою. Сам карфагенянин рубился, как безумный, и под ударами его тяжелого меча падали защитники триремы один за другим. Но на месте убитого становилось десять свежих бойцов, и по временам Хирама окружала целая толпа, осыпая его ударами.
– Привет тебе, похититель женщин! – донесся до Хирама насмешливый возглас.
– Это ты, шпион? – вне себя воскликнул карфагенянин.
– Конечно, я! Сдавайся.
– Лучше ты покажи свое лицо, трус! – откликнулся Хирам, отбиваясь от наседавших на него врагов.
– Обойдешься и без удовольствия видеть меня! – ответил Фегор.
Бой шел к концу: один нумидиец за другим падали под ударами экипажа триремы. Убитых тут же сбрасывали в море, и они тонули. Раненых осиливали, сваливали и связывали. Вот осталось только семь человек. Только пять. Еще двое пали… Еще двое…
Хирам один стоит лицом к лицу с врагами.
– Взять его живым! – прозвучала команда шпиона. – За живого нам заплатят гораздо дороже, чем за мертвого.
Словно волки, набросились наемники на тяжело дышавшего Хирама. Десять мечей взвились над головою, удар за ударом.
И Хирам упал на залитую кровью друзей и врагов палубу триремы… |