Ясно, что термин «дурак», столь часто употребляемый в жизни, применительно к шутовству включал в себя нечто большее, чем констатация заурядной и весьма распространенной человеческой глупости. Как говорится, «дурак дураку рознь». Чтобы стать придворным дураком, нужно было обладать особым талантом. Конечно, дурак, обязанный развлекать царственную особу и ее приближенных, должен быть прежде всего потешным, иметь какую-то свою смешную ужимку, черту поведения. Если такового у кандидата не было, то его забраковывали. Именно поэтому мы читаем в одном из писем Анны Иоанновны к Салтыкову, что она возвращает ранее вызванного из Москвы некоего Зиновьева на том основании, что он «не дурак». Принято считать, что дурак, шут сидит у ног господина и своими прибаутками и дурашливыми, якобы «не к месту» сказанными словами открывает властителю глаза, издевается над настоящими дураками и славит истину и справедливость. В жизни, как всегда, все было гораздо сложнее.На Западе говорят: «Что смешно, то уже не страшно!» В России как раз всегда наоборот: что смешно — то и страшно! Смех в России был во многом порожден страхом, чудовищным давлением государства на человека. Шутовство, юродство становилось криком отчаяния души, зажатой в железных тисках власти. Как писал А. И. Герцен, «удушливая пустота и немота русской жизни, странным образом соединенная с живостью и даже бурностью характера, особенно развивает в нас всякое юродство. В петушином крике Суворова… и буйных преступлениях Толстого-Американца (бузотер и дуэлянт пушкинской поры. — Е. А.) я слышу родственную ноту, знакомую нам всем…»Несмотря на страшную опасность (ведь всюду доносчики!), русский народ шутил, смеялся над собой, над своими правителями. Недаром говорят: «Глас народа — глас Божий!» Ведь смех этот был разоблачительно точен и жесток даже по отношению ко всеобщим кумирам. Дела Тайной канцелярии позволяют с уверенностью утверждать, что народ с цинизмом и язвительной насмешкой говорил о всех своих правителях, делая исключение только для двоих. Один из них — мученик Иван Антонович, просидевший всю жизнь в тюрьме и там убитый якобы, как считали в народе, «за русскую веру». Второй — Петр III, которого пыталась убить жена, баба, а он-де ушел тайным ходом из дворца да и подался на Яик.Охота за шутниками, авторами песен и анекдотов была всегда частью работы политического сыска и при Петре I, и при Анне Иоанновне, и позже. Но это была вечная, нескончаемая работа. Сохранились многочисленные материалы дознаний, когда власти пытались проследить всю цепочку передачи непристойного слуха, сплетни или частушки о государе, с тем чтобы добраться до автора. Конечно, горе было «крайнему» — тому, кто не мог назвать человека, от которого он анекдот или сплетню услышал. Но все равно поиски эти были бесполезны: если бы цепочка не обрывалась, то можно было бы пересажать половину народа — тех, кто рассказывал, а потом посадить другую половину — тех, кто слушал. Как автор непристойной, обидной шутки об императоре Петре Великом в XVIII веке, так и автор анекдота о Сталине в XX веке был для власти неуловим. Его лукавая физиономия мелькала и тотчас исчезала в толпе — поймай, уличи! В этом было великое, вечное сопротивление народа государственному насилию. И чем страшнее были времена, тем смешнее были анекдоты. Так через смех народ спасал свою бессмертную душу, так он освобождался от сводящего с ума страха. |