Каганович проработал в Асбесте до 1959 года. Этот человек, который прежде отличался крайне жестоким и грубым отношением к подчиненным, был на своем последнем руководящем посту весьма либеральным начальником. В 1957–1958 годах Каганович приезжал в Москву на сессии Верховного Совета, однако на очередных выборах в Верховный Совет его кандидатура уже не выдвигалась. В ноябре 1957 года в связи с 40‑летней годовщиной Октября Каганович даже дал интервью одной иностранной корреспондентке. Известно, что на XXII съезде КПСС в октябре 1961 года Хрущев опять поднял вопрос об антипартийной группе Молотова, Кагановича и Маленкова и о преступлениях этих людей в эпоху Сталина. При этом многие делегаты съезда говорили в первую очередь о преступлениях Кагановича, приводили документы и факты, свидетельствующие о его активном участии в незаконных репрессиях. Делегаты съезда требовали исключения Кагановича из партии. На заседании бюро МГК КПСС 23 мая 1962 года Каганович был исключен из партии. После Асбеста никакого нового назначения Каганович не получил. Ему было 67 лет, и он вернулся в Москву, чтобы начать здесь жизнь простого пенсионера. Кагановичу была назначена обычная гражданская пенсия в сто пятнадцать рублей в месяц. Это немного, но бывший «сталинский нарком» накопил достаточно средств для вполне обеспеченной жизни. Тем не менее Каганович позвонил однажды тогдашнему директору Института марксизма‑ленинизма при ЦК КПСС П. Н. Поспелову и, пожаловавшись на маленькую пенсию, попросил бесплатно присылать ему издававшийся институтом журнал «Вопросы истории КПСС». Партийные журналы стоят у нас недорого, и цена того журнала, о котором говорил Каганович, была всего сорок копеек. Ясно, что он просто хотел обратить на себя внимание. Когда был снят со своих постов Н. С. Хрущев, Каганович направил в ЦК КПСС заявление с просьбой восстановить его в партии. Но Президиум ЦК отказал ему в пересмотре ранее принятого решения. Каганович записался читателем в Историческую библиотеку. При заполнении анкеты его спросили об образовании. «Пишите – высшее», – сказал Каганович. Иногда он приходил для работы в Ленинскую библиотеку. Как и Молотов, стал писать мемуары. Это было заметно уже по тем книгам и журналам, которые он подбирал с помощью библиографов: о событиях в Саратове и Гомеле в 1917 году, о туркестанских делах 1920–1922 годов, об организационно‑партийной работе в 20‑е годы, об истории Московской партийной организации. Каганович часто работал и в газетном зале Ленинской библиотеки. Мимо него в эти дни проходило множество посетителей, некоторые просто из любопытства, но он не обращал на них особого внимания. Однажды при сдаче книг в профессорском зале Ленинской библиотеки из‑за отсутствия библиотекарши у стойки образовалась маленькая очередь. Каганович подошел и встал первым. Ему спокойно заметили, что имеется небольшая, но очередь. «Я – Каганович», – заявил неожиданно Лазарь Моисеевич, обиженный невниманием к своей персоне. Однако из очереди вышел ученый и встал перед Кагановичем, громко сказав при этом: «А я – Рабинович». Это был очень известный физик М. С. Рабинович. Каганович ежегодно приобретал путевки в обычные дома отдыха. Он не избегал общения с другими отдыхающими, и пожилые люди охотно проводили время в его обществе. Кагановичу пригодились навыки агитатора да старый жизненный опыт рабочего‑обувщика. Но в этих беседах он не касался темы сталинских репрессий и своего участия в них. Он также очень любил кататься по Москве‑реке на речном трамвае. Когда повысили стоимость билетов, Лазарь Моисеевич был крайне недоволен. Он ворчал: «При мне этого не было…» Когда‑то он отвечал и за работу московского речного транспорта. Конечно, у Кагановича было немало неприятных для него встреч. Однажды его увидела на улице группа немолодых людей – детей партийных работников, погибших на Украине в годы сталинских репрессий. Некоторые из них и сами провели немало лет в лагерях. Среди них был, например, сын В. Я. Чубаря. Они окружили Кагановича и стали ругать его, называя палачом и негодяем. Лазарь сильно испугался. Он начал громко кричать: «Караул! Убивают! Милиция!» И милиция появилась. Всех участников этого инцидента задержали и препроводили в ближайшее отделение милиции. Дело кончилось лишь установлением личности задержанных, которых после этого сразу же отпустили. В начале 70‑х годов знаменитая актриса Алиса Коонен, которой было уже за восемьдесят, пришла на Новодевичье кладбище к могиле своего мужа А. Я. Таирова. Таиров был основателем и неизменным руководителем Камерного театра. Еще в 1929 году Сталин назвал в одном из писем драматургу В. Н. Билль‑Белоцерковскому театр Таирова «действительно буржуазным Камерным театром». Тогда это не имело для театра существенного значения. Но в 1949 году в Сочинениях Сталина письмо было опубликовано, и популярный в Москве Камерный театр, обвиненный в формализме, был закрыт. Вскоре Таиров умер. И вот теперь к Алисе Коонен подошел старик и стал выражать ей свое восхищение. Он действительно помнил многие ее роли: Эммы Бовари, Комиссара, Катерины из «Грозы» Островского. «Простите, с кем я имею дело?» – спросила актриса. «Я Лазарь Моисеевич Каганович, – ответил старик. – Скажите, Алиса Георгиевна, после того, что случилось с Таировым и с вами, ваши друзья не отвернулись от вас?» – «Нет, почему же, – ответила Коонен, – когда закрыли наш театр, я уже не могла встречать своих поклонников у подъезда театра после спектакля. Но у нас много друзей и родных, и они всегда были с нами». – «Да, в вашем мире все это происходит иначе, чем в нашем», – заметил Каганович. Сухо простившись с собеседником, Алиса Коонен ушла. Своим знакомым она позднее говорила: «Мне стал выражать свое восхищение Каганович, одно слово которого в 49‑м году могло спасти наш театр». Каганович всегда отличался крепким здоровьем, и ему почти не приходилось лечиться. Но сказывался возраст. В 1980 году ему была назначена обычная для стариков операция. Его положили в урологическую больницу на Басманной улице, в палату, где стояло еще двадцать коек. Со всех этажей приходили десятки больных, чтобы посмотреть на бывшего «вождя». В подобного рода клиниках обычно лежат пожилые люди, они хорошо помнили Кагановича. Главный врач больницы вынужден был поместить его в своем кабинете и завесить стеклянную дверь занавеской. Даже персонал больницы разделился на два лагеря. Вечером старые нянечки бранились. «Опять ты положила ему четыре куска сахара, – выговаривала одна из них другой. – Хватит ему, старому хрычу, двух кусков. Клади, как всем». Дочь Кагановича, преодолев робость, обратилась в ЦК с просьбой «облегчить» участь отца. Неожиданно ей позвонили из аппарата ЦК и сообщили, что ее отцу разрешено отныне лечение в Кремлевской больнице и возвращен «кремлевский паек», а также увеличена пенсия. Каганович был счастлив, когда дочь передала ему эту новость, но пробурчал: «Лучше бы красную книжку (то есть партийный билет. – Р. М.) вернули». Скучая от одиночества, Каганович часто выходил в большой двор своего дома. В компании стариков он увлекся игрой в домино и скоро стал признанным чемпионом своего квартала. Игра в домино обычно кончалась с наступлением темноты. Но, пользуясь какими‑то старыми связями, Каганович с помощью местных властей построил во дворе беседку и провел в нее свет. Теперь пенсионеры с Фрунзенской набережной могут играть в домино до глубокой ночи. Каганович перенес инсульт. Но его крепкий организм выдержал и это испытание. Да и уход в Кремлевской больнице гораздо лучше, чем в обычных городских. Вскоре он опять начал выходить на прогулки в тихие переулки у Фрунзенской набережной и играть в домино с другими стариками. Ближайший соратник Сталина, двадцать пять лет активно и старательно помогавший ему крутить страшную машину кровавого террора, спокойно доживает свой век в Москве.Интернет магазин мебели - купить мебель в гостиную в Москве
Главная