Внезапно враги рода христианского, куры, с восемью пиратскими судами появились на морском побережье у Зунда. Генрих Латвийский. 

Хроника Ливонии Rita vesma Ventas grlvä slvä Kuru kugu buräs dzied. Prom uz Rlgu kaujä Tie pret väciem sodien iet. V. Pludonis (На рассвете в устье Венты Ветер в парусах поет. То на Ригу против немцев Куршский флот в поход идет. В. Плудонис) Покоренные крестоносцами народы по мере сил оказывали сопротивление новым господам. Ливонские хроники говорят о многих битвах. Бывали очень опасные периоды, когда Рига могла быть сметена с лица земли. Но, пожалуй, никогда детище епископа Альберта не находилась под таким ударом, как в 1210 году.

 Все дело могло погибнуть в одночасье. Известно, чем была тогда Рига для окружавших ее народов. Враждебным оплотом чужеземцев, гидрой со множеством голов. И даже, когда закованные в латы всадники терпели сокрушительное поражение, когда, казалось, конец пришел господству новых хозяев с их непонятным богом, Рига давала им новые силы. 

В Ригу прибывали все новые и новые отряды вооруженных пилигримов, которые, растекаясь по всей округе, жгли селенья, безжалостно убивали непокорных. Недаром, в поэме А. Пумпурса «Лачплесис» есть такие слова о Риге: Рига, сколько пролила ты Наших братьев кровушки! Рига, сколько ты исторгла Слез и горестных стенаний! Рига, ты опустошила Сколько нив на наших землях! Рига, сколько ты спалила Хуторов, домов в селеньях! Куршам удалось собрать огромную военную силу, и они выступили в поход на Ригу. Попытаемся представить себе те далекие события. 

* * * 

Лето 1210 года. В Риге переполох и смятение. На башне неумолчно гудит тревожный набат. Немногочисленные обитатели крепости и деревеньки, раскинувшейся возле ее стен, собираются вместе на площади у церкви. В крепость с криками прибежали ливские рыбаки. Запыхавшись от быстрого бега и указывая на Даугаву, они выкрикивают только одно: — Войско идет! Курши! Страх отражается на лицах собравшихся. Еще бы! Имя куршей издавна наводит ужас на жителей всех прибрежных земель. Это опытные мореходы, отважные и жестокие воины. 

Мощь их напора, стремительность набегов знают в Швеции и на Готланде. Датчане в церквах молятся: «Да избавит нас Господь от гнева куршей!»

 Все, и рыцари, и ремесленники, и женщины, берутся за оружие. Им остается уповать лишь на защиту Всевышнего. Ведь епископ Альберт с частью рыцарей, завершивших свой срок службы в воинстве христовом, отбыли в Немецкие земли. Только накануне ушли в Тевтонию корабли с рыцарем Марквардом, графом Сладемом и другими. В Риге осталось очень мало людей. А за воротами крепости враждебные леса, крещеный, но не покоренный край затаившихся до времени ливов. А дальше повсюду лесные замки язычников — латгалов, земгалов, селов, — таящие постоянную угрозу для незваных пришельцев. 

* * * 

Тем временем быстрые ладьи с широкими бортами поднимаются вверх по течению Даугавы. Вслед за ними с моря тучей надвигаются новые и новые ладьи, ощетинившись тысячами копий. В устье реки у монастыря Динамюнде стоят два снаряженных корабля крестоносцев. Те самые, что покинули Ригу накануне. Рыцари уже во всеоружии и готовы к неравному бою, с тревогой и страхом глядя на проплывающие мимо в полном молчании боевые корабли куршей. Но на них не обращают внимания. Что такое — потопить два немецких корабля? 

Нельзя давать времени чужеземцам. Застать Ригу врасплох — вот главное. Никто не сможет предупредить немцев. Курши решили одним ударом покончить с главным оплотом крестоносцев в Ливонии. Они долго ждали этого момента, обменивались грамотами с ливами и лет-тами, намереваясь собрать небывалое войско и вместе выступить на защиту отеческих богов. Наконец, курши получили от жрецов знак, что боги выступят в битве на их стороне. Гребцы изо всех сил налегают на весла. Вокруг тишина и спокойствие. 

Легкий туман поднимается над широкой Даугавой, неспешно катящей свои волны в Янтарное море. Занимается ясный летний день. Суровые воины молча вглядываются вдаль. Вдали показались башни рижских укреплений. Старый усатый воин указывает молодому в сторону замка: — Вот, смотри, Гайдис, вот где враги наших богов! Они носят крест на своих плащах и заставляют людей принять их божество. Многие из ливов уже погибли от их рук. Их убили за то, что они смыли с себя чужеземную веру и с волнами Даугавы отправили ее назад в Немецкую землю. Но мы — курши, свободные люди. Да поможет нам Перконс уничтожить это осиное гнездо! Молодой, задумчиво кивает: — Говорят, их духи очень сильны. Смотри, немцы закованы в железо и строят каменные замки. — Но и на них есть меч,— возражает старший, — К тому же, у них есть, чем поживиться. Одно их оружие и латы чего стоят! Ну, приготовься. В сече держись подле меня! 

Воины напряженно следят за зарослями на враждебном берегу. Ладьи замедляют ход. Великое множество куршских кораблей, преодолевая течение, медленно подплывает криж-скому берегу.

 * * * 

Жители Риги с молитвами готовятся к битве. Рыцари облачаются в тяжелые доспехи. Возле камнеметных машин быстро растут груды камней. Купцы и мастера, кузнецы и каменщики отложили дела, приготовившись к бою. 

Священники и женщины тоже взяли в руки копья и мечи. Горожане, полные решимости, выходят за ворота замка навстречу приближающимся врагам. Впереди — тяжеловооруженные рыцари на закованных в броню рослых конях. На их щитах красуются гербы, на плащах нашиты большие красные кресты, у многих из них кроме креста на одежде еще и изображение мечей. Это «швертбрюдер»— братья меча, или меченосцы. Вслед за братьями-рыцарями выступают пращники. Завидев куршей, высаживающихся на берег, пращники и лучники пускают в ход свое оружие. Многие куршские воины падают под их меткими ударами.

 Наконец курши выстраивают свои ряды на берегу Даугавы. Сомкнув большие деревянные щиты, балтийские викинги плотной стеной надвигаются на город. Впереди их ожидает первый вал, насыпанный рижанами в поле за воротами крепости. С вала дождем летят стрелы и камни. Падают первые раненые и убитые. Курши стремительно забираются наверх. Закипает ожесточенный бой. Гайдис, прикрываясь щитом, рубится рядом со своим родичем. Тот наносит врагам ужасные удары тяжелой палицей. Вот один из ливов, неосторожно опустив щит, падает с пробитой головой. Гайдис орудует копьем, поглядывая на сражающегося с ним рядом усача. Он старается держаться ближе к родичу, как и было велено. Шум битвы, лязг оружия становится все более громким. Уже несколько часов бьются курши на валах, почти не продвинувшись к стенам. Едва они начинают теснить обороняющихся, как тяжелые латники-немцы умелыми ударами отбивают натиск. Рыцарей немного. Но они прекрасно вооружены и достаточно храбры. Большинство из них — отчаянные головы, натворившие немало дел у себя в Германии. Грабеж и война — их стихия. Они оказались в краю ливов, чтобы, сражаясь здесь по призыву церкви, замолить свои прежние грехи. Дым и гарь разъедают глаза, душат сражающихся. Это горит деревня, подожженная горожанами. Пот струится со лба Гайдиса, мешает глазам. Его деревянный щит разлетелся в щепки от множества жестоких ударов. Гайдис обеими руками держит тяжелый меч, отбитый им у тевтона. Яростный натиск куршей ослабевает. Силы убывают. И вот заунывно звучат рога на кораблях, созывая воинов на берег. Под это монотонное гуденье усталые воины отступают, уходят с вала, направляясь к месту сбора. Битва понемногу угасает. * * * Солнце уже перевалило за полдень. Курши, молча, насупившись, сидят вокруг своих костров. Вдали высятся стены и башни Риги. Курши полны решимости завладеть городом. — Ну, что, племянник, щит-то порубили в щепы!— обращается к Гайдису его старший родич. — Трудно пришлось. Ну, ничего. Соберемся с силами, опрокинем немцев. Возьми запасной щит в ладье. — Да, жаркая была битва. У них много стрелков. Запасной щит будет кстати,— устало отвечает молодой воин, ложась тут же, у костра, на землю. В лагере куршей отдых. Воины едят, точат затупившиеся мечи и секиры, разглядывают отнятые у врагов клинки. Некоторые прилегли в тени зеленых кустов неподалеку от берега. Раненые перевязывают свои раны. Рядом с передовой ладьей вожди куршей обсуждают создавшееся положение и принимают решение продолжить штурм города. Ведь защитники крепости немногочисленны, и, в конце концов, зверя можно выкурить из его норы.

 В это время из Риги доносятся глухие удары большого колокола. Воины поворачивают головы в сторону города. В глазах их читается ненависть. — Слышишь, Гайдис, это голос их Бога, который помогает им истреблять нас. Он хочет пожрать нас, — мрачно замечает старый воин, — Мы родились свободными, свободными и умрем. И боги наши пребудут с нами. И вот, по знаку вождей, снова запели боевые рога куршей. Воины поднимаются, и вновь длинными рядами приближаются к городу. Взгляду осажденных предстают бесконечные вереницы щитов, медленно надвигающиеся на Ригу. Казалось, поле и вода, все побелело от великого множества деревянных щитов. У берега Даугавы, насколько хватает глаз, повсюду корабли куршей. Такой грозы еще не бывало над Ригой. Видя яростную решимость куршей, защитники на стенах готовятся к отчаянной схватке. Может быть, последней для них. Крестоносцы, горожане с ливами, вновь выходят в поле, поднимаются на валы. На месте деревни остались лишь груды пепла. Многие головни еще дымятся. Монотонное пенье куршских боевых рогов перекрывается всполошным набатом, несущимся с рижских башен. Мощным эхом отдается боевой клич тысяч куршей. * * * Стрелки и пращники на валах знают свое дело. Белые щиты куршей похожи на ежей, так густо утыканы они стрелами. Но толстые доски пока надежно защищают воинов. Ощетинившись копьями, курши неумолимо приближаются к городу. Гайдис, прикрываясь новым щитом, идет в одном ряду с дядей. Усатый воин, недобро усмехается: — Ну, держитесь, чужеземцы, поможет ли вам ваш Бог? Под градом стрел и камней курши уже взбираются на вал. Наверху вновь закипает яростный бой. Удары громадной палицы расчищают дорогу усачу. Вокруг бездыханные тела противников. Не отстает от него и Гайдис. Точным броском он посылает копье в ринувшегося ему навстречу лива. Не успев увернуться, тот падает, пронзенный насквозь. Выхватив меч, Гайдис вступает в схватку с высоким рыцарем, который из-под шлема глухо изрыгает немецкие проклятия. Рыцарь умело владеет оружием. Его меч наносит короткие, сильные удары, но молодой курш достойно отражает их. Толстый щит пока выдерживает. Гайдису также привычен меч. Громкий лязг стали сопровождает моменты, когда оба клинка с силой сталкиваются. Рыцарь в кольчуге поверх куртки, прикрываясь небольшим щитом, яростно пыхтит и наносит все более сильные удары, движениями напоминая дровосека. Как назло, щит Гайдиса все-таки ломается. Высокий рыцарь продолжает наседать. Удары сыплются один за другим. Гайдис, обливаясь потом, только успевает защищаться. Сквозь пот, заливающий глаза, он как в тумане видит перед собой красный крест и меч, вышитые на котте тевтона. Рыцарю, видно, тоже не сладко. Летний погожий день делает и без того жаркий бой просто невыносимым.

 Он изнемогает от жары в тяжелом шлеме, в котором нет подъемного забрала. Глухая металлическая пластина с вырезами для глаз и дыхания закрывает все лицо. Наконец, не выдержав более, тевтон рывком сдергивает с головы шлем и отбрасывает его в сторону. По его злому распаренному лицу струится пот. 

Хрипло выкрикнув по-немецки: «Бей!», рыцарь энергично работает мечом, принуждая противника отступать. Споткнувшись о тело убитого лива, Гайдис теряет равновесие и падает на одно колено, одновременно поднимая над головой меч для защиты. В то же мгновение готовившийся нанести последний удар рыцарь медленно оседает на землю. Красная кровь струится по его рыжим волосам. Гайдис удивленно смотрит на красный крест и меч, на безжизненное тело рыцаря. — Поднимайся! — словно издалека слышит молодой воин голос родича. — С нами Перконс! Они отходят! Это усач со своей смертоносной палицей вовремя пришел на выручку юноше. Гайдис быстро вскакивает, озирается по сторонам. Вокруг не прекращается битва. Лязг стали, рев сотен глоток, крики раненых, колокольный звон: стоит невообразимы шум. Курши нажимают, скатываются с вала внутрь и с громкими криками теснят защитников к воротам города. Рыцари и горожане еле сдерживают яростный натиск, медленно пятясь назад. Только меткая стрельба лучников с городских стен позволяет защитникам благополучно уйти в город, не притащив за собой на плечах неприятеля. 

* * * 

Солнце неуклонно ведет свою золотую колесницу к морю. Но до заката еще далеко. Тени стройных сосен на дороге из Динамюнде сделались гораздо длиннее. Легкий ветерок колышет листву прибрежного кустарника. Спокойствием дышит широкая река. На воде весело играют солнечные блики. Ласковое солнце, заливающее зеленый простор лугов, создает иллюзию полной безмятежности.

 Вокруг ни души. Но вот слышится конский топот. За стволами деревьев мелькают плащи всадников, поблескивают кольчуги и шлемы, бряцает оружие. На щитах всадников кресты. Флажки копейщиков колышутся на ветру. Отряд ведет рыцарь в тяжелом глухом шлеме, на его щите красуется замысловатый герб. Возле его стремени скачут оруженосцы в круглых железных шапках. Это рыцарь Марквард. Он со своими людьми оставил корабль, на котором еще утром намеревался пуститься в дальний путь к берегам родной Германии. Но рыцарь, принявший крест, не смог уехать, видя как море, а затем и Даугава, почернели от множества куршских кораблей. 

Вся эта масса устремилась к Риге. Видя, что Господь вновь испытывает его мужество и веру, Марквард решил, во что бы то ни стало, сразиться с язычниками. Он собрал своих товарищей рыцарей, оруженосцев, людей из Дюнамюнде, чтобы спешно двинуться к Риге.

 Отряд в несколько десятков всадников пустился вскачь, поднимая клубы пыли, по сухой летней дороге. Город уже близко. Оттуда доносятся удары колокола и какой-то неясный гул, словно водопад шумит под стенами Риги. Еще дымятся развалины деревни. Остановившись у края небольшой рощицы, крестоносцы, не выдавая своего присутствия, наблюдают за происходящим у стен города. От крепости их отделяет поле, занятое куршскими вой- нами. Путь только один: прорваться напрямик к городским воротам. По знаку Маркварда рыцари пришпоривают коней и с копьями наперевес выскакивают из укрытия. Все делается молча и стремительно. Курши, занятые осадой, не сразу замечают рыцарский отряд. А те уже проскочили наружный вал и направили коней прямо к окованным железом воротам Риги. Тут поднимается невообразимый гвалт. К яростному крику тысяч куршей примешался радостный вопль защитников города, увидевших, что к ним идет подкрепление. — Бей! Убивай! — разом орут крестоносцы, врубаясь, словно клин, в ряды куршских воинов. Противостоять такому удару почти невозможно. Куршам не удается сдержать неожиданный натиск крестоносцев. Потеряв в короткой, но жестокой схватке несколько оруженосцев, крестоносцы все же прорываются под защиту стен, с которых немецкие пращники и лучники мечут тучи стрел и камней, нанося преследующим рыцарей куршам большой урон. Ворота открываются, и под радостные крики горожан отряд Маркварда въезжает в осажденную Ригу. 

* * * 

Курши оттаскивают своих убитых от городских стен. Иные погибли от немецких мечей, многих поразили стрелы. Неожиданные потери омрачили боевой дух воинов. — Эх, прорвались крестоносцы. Теперь немцев стало больше! — с досадой воскликнул усатый курш, держа огромную страшную палицу на плече. 

Уже не один враг испытал сегодня силу ее смертоносных ударов. Воины хмуро вглядываются в неприятельские укрепления, словно выискивая их слабое место. Курши выстроились на безопасном расстоянии от стен, выставив вперед свои деревянные щиты и подперев их дубинами. Куршские вожди собрались на совет, который длился недолго. Надо действовать скоро и решительно. Все согласились, что следует возобновить приступ. Было задумано обложить укрепления деревом и поджечь все это сразу. По приказу вождей начался сбор горючего материала. В лесу застучали боевые топоры куршей. Пространство вокруг Риги превратилось в подобие большой строительной площадки или корабельной верфи. Из окрестных рощиц, из зарослей кустов, отовсюду воины стаскивают бревна и ветки, грудами наваливая их вокруг крепости.

 Чтобы подступить ближе к валам и стенам, куршам приходится покидать укрытия. Гайдис со своим родичем тащат громадное бревно. Рядом их земляки и сородичи быстрым шагом спешат к городу с такой же ношей. Арбалетчики и пращники в Риге только того и ждут. С тонким свистом летят стрелы. Камни наносят куршам тяжелые раны. 

Некоторые падают, пронзенные стрелами. — Скорее, скорее! — кричит Гайдис, пускаясь бегом с бревном, другой конец которого лежитна плече усача. Все молча бегут. Укрыться за щитами нет возможности. Нужно натащить как можно больше горючего материала. Под стенами растет груда бревен и веток. Курши без устали работают под дождем стрел и камней. Место убитых занимают новые воины. Кое-кто надел на себя рыцарские шлемы и железные шапки немцев. Со всех сторон Ригу обкладывают древесиной для поджога. Страшная груда все увеличивается, точно еще один вал появляется вокруг города. Видя это, немецкие стрелки усиливают стрельбу. Стрелы на таком близком расстоянии пробивают даже кожаные панцири и кольчуги. Один за другим падают упрямые курши, но не прекращают своей адской работы. Наконец, крепость кругом обложена дровами. По знаку вождей из-за щитов выбегают охотники с зажженными факелами в руках. Среди них усатый родич Гайдиса. С разных сторон они подбегают к сложенному в беспорядке дровяному валу. В плечо усача впивается короткая стрела, пробив кольчугу. Превозмогая боль, он перекладывает факел в другую руку и, размахнувшись, кидает его на кучу сухих веток. Многие из факельщиков остались лежать возле горючего вала. Другие куршские охотники подбегают и бросают горящие факелы, чтобы быстрее поджечь обложенный город. Языки пламени с треском побежали по сухим веткам, затем принялись пожирать крупные ветви и стволы деревьев. В небо потянулся густой дым. Огонь разгорается все жарче. Высокие столбы пламени растут над осажденной Ригой. Усач добежал до своих. Здесь он сам, морщась от боли, сломал немецкую стрелу. Острым ножом пришлось сделать надрез, чтобы вытащить зазубренный наконечник. Гайдис помог ему перевязать рану. Несмотря на ранение, усач весело воскликнул: — Ну, сейчас они там попляшут! В этот самый час, когда белое солнце, закрытое клубами дыма, еще не зашло, затрубили боевые рога с другой стороны Риги. Это сверху от замка Гольм на Даугаве, спустились отряды рыцарей и тамошних ливов. Жители расположенного неподалеку от Риги замка первыми узнали о грозящей городу опасности. Тут же начались сборы в поход. Многочисленный конный отряд рыцарей и жителей Гольма подступил к городу. С громкими криками первые рыцари, потрясая длинными мечами, выехали из рядов войска, над которым развеваются стяги рыцарей. Боевой клич подхватили остальные всадники. Эхом им вторил радостный крик рижан, сквозь дымную мглу и пламя гигантских костров разглядевших, что нежданно пришла подмога. Курши, увидев новое войско, пришедшее на помощь городу, начали собираться и отходить к своим кораблям. Слишком велики были потери среди куршских воинов, очень много их погибло от стрел рижских стрелков. Вожди приняли решение отступить от города, не желая умножать свои потери. * * * Темнеет. Долгий летний день подходит к концу. Большой огонь, зажженный куршами у валов и стен Риги, кое-где еще горит. Языки пламени, словно нехотя, лижут темнеющее небо. Далеко слышны звуки рогов, барабанов и других музыкальных инструментов, песни и крики толпы, празднующей нечаянное избавление города. Курши в полном молчании собирают тела своих погибших и относят их на корабли. Наконец, все готово к отплытию. Боевые ладьи неслышно отходят от берега. Весь флот медленно направляется к противоположному берегу широкой Даугавы. Гайдис с трудом управляется с большим веслом. Его дядя, раненный в плечо, не может грести. Хорошо еще, что так. Многим сородичам и землякам Гайдиса никогда уже не увидеть родной Курсы. Темные силуэты рижских башен, на которых еще трепещут отблески огня, зажженного куршами, уплывают вдаль. На противоположном берегу куршское войско разбивает большой лагерь, разжигает костры. У одного из них кружком сидят сородичи. Среди них и раненый усач, и его племянник Гайдис. Старший, с перевязанным плечом, не отрываясь, молча смотрит на огонь. Другие тоже хранят безмолвие. Заметно поредел кружок родичей. Тела своих воинов они привезли с собой в ладье, чтобы поутру совершить погребальный обряд. — Да, — наконец, нарушил молчание усач. — Теперь нам Ригу не взять. Вовремя их Бог прислал им помощь. Еще бы немного, и мы были бы в городе. Никто не ответил. Все были подавлены неудачей. — Ну, что ж, — продолжил воин. — В этот раз не вышло, получится в другой раз. Главное, договориться с лива-ми и земгалами, чтобы выступить одновременно. Вот тогда уж чужеземцам не устоять. Гайдис лишь молча кивал головой, неотрывно глядя на огонь. Темная летняя ночь царила вокруг. Дышалось легко и свободно. В лагере постепенно стало тихо. Все спали. Только с другого берега из Риги доносились еще обрывки немецких песен: Tandaradei, seht wie rot mir ist der munt... (Тандарадей, Посмотри, как красен мой рот...) Так новый город по имени Рига был спасен от неминуемой гибели. И день, когда он избавился от осады, постановили отмечать, как городской праздник. * * * Вот такие картинки рисует воображение при чтении старинной летописи. Тот неудавшийся приступ куршей в 1210 году всколыхнул весь край. Ливы из Турайды, договорившись с земгалами и литовцами, собрали большое войско. Они ждали лишь исхода сражения в Риге, чтобы выступить на стороне куршей против незваных гостей. Но и рыцари тоже не дремали. На следующую ночь пришел со своими людьми верный немцам Каупо, а утром под стенами Риги появился рыцарь епископа Конрад фон Мейндорп из Икшкиле во главе внушительного отряда. В земле эстов, сжигая и уничтожая деревни на своем пути, меченосец Бертольд из Вендена прослышал о бедственном положении Риги и приказал своим людям повернуть коней к Даугаве. Путь был не близкий, поэтому меченосцы и верные им латгалы достигли Риги только на третий день. Но помощь уже не требовалась. Курши, простояв лагерем три дня, оплакав своих погибших, уплыли в свои владения. * * * Итак, курши, восемь лет сохранявшие перемирие с Ригой, вдруг решили его нарушить. Так было положено начало одного из самых интересных событий в политической жизни Прибалтики, надолго определившей расстановку сил в крае, а где-то даже и сложение государственных и этнических границ, в которых впоследствии сформировались латышский и литовский народы. А ведь создавая первую коалицию против Риги и ордена, курши и не предполагали, что, не добившись сиюминутных задач, они своей дипломатической миссией напишут историю Прибалтийского края на века вперед. Вмешательство немцев только усилило возникшую в период полоцкой гегемонии вражду между народами, так как основной их политикой с самого начала стало правило «разделяй и властвуй». Казалось, безоблачные времена всеобщего мира забыты навсегда. Но 1210 год показал, что лишь только прибалтийские князья переставали оглядываться на сюзеренов и действовать в их интересах, а начинали делать то, что отвечало их собственным политическим чаяниям, они могли очень просто и быстро объединиться, как против общего врага, так и ради общего мира. Постоянные восстания в Ливонии и их подавления, походы немцев в Эстонию, падение Кокнесского княжества... Вся Прибалтика к 1210 году была охвачена вспыхивающими то здесь, то там пожарами войн. Немцы, как вассалы епископа Альберта, так и братья ордена меченосцев были постоянными участниками любого конфликта, а иногда и открыто натравливали местные народы друг на друга. Конечно, рано или поздно, они должны были увидеть в немецких рыцарях и их главном городе Риге главное зло, мешающее им жить в мире и спокойствии. Вернуться к временам эпохи викингов, когда Прибалтика не была расколо- та на враждебные лагеря — таков был призыв к участникам «первой коалиции». Это была первая исторически известная попытка выйти из-под влияния политической воли соседних держав. Зачинщиками ее создания стали курши — народ, как правило, державший нейтралитет в прибалтийских конфликтах, с участием, как русских, так и немцев. После успешной стычки куршей с крестоносцами у Зунда, к ним была прислана делегация ливов, готовящих очередное восстание. Заключив союз с ними, курши развивают небывалую дипломатическую деятельность. Их послы устремились в Эстонию, Земгале, Литву, Ерсику и Полоцк. Цели коалиции куршские князья не скрывали: разрушение Риги и полное изгнание немцев из Прибалтики. Нейтралитет куршей во всех предшествующих конфликтах стал залогом успеха дипломатической миссии. Приблизительно весной 1210 года послы из Курземе прибыли в Тервете. Уже начавшие войну против немцев и заключившие союз с восставшими ливами, они искали соглашений с другими странами Прибалтики, призывая забыть прежнюю вражду и объединиться против общего врага, олицетворенного орденом меченосцев и «злым городом» Ригой. Так создавалась «первая коалиция» против немцев. Виестурсу речи куршских послов явно пришлись по нраву. Никогда он не доверял епископу Альберту, даже когда был с ним в союзе. Два года тот не пытался восстановить с ним прежних отношений, и у земгальского князя уже не было никаких обязательств перед ним. А к тому времени и сам Виестурс достаточно хорошо понял, какой опасности едва избежала его страна, находясь в союзе с Ригой. Ведь единственный договор, который готов соблюдать рижский епископ — это вассальная присяга ему самому. А с куршами они всегда были добрыми соседями, никогда не враждовали, и, наверняка уже имели какие-то договоры, конечно же, князь Земгале поддержит добрых друзей. Но послы говорят дальше и сообщают, что в союзе с ними уже состоят Даугерутис Литовский и Всеволод Ерсикский, и они уже вступили в войну: литовское войско осаждало Кокнесе. Наверное, еще более тяжелое решение пришлось принять тогда Виестурсу, чем в 1202 году, когда его вынудили навсегда покинуть Земгальскую гавань. Но Виестурс разумный политик, он мыслит реалиями своего времени. В противостоянии дальнейшему натиску христиан без союза с Литвой не обойтись ни куршам, ни ему самому. Они — реальная сила, лучшие воины в Прибалтике, ведь вооружены они не хуже русских дружин, к тому же единственные из прибалтийских народов имеют сильную конницу. Виестурс это прекрасно знает, не раз сталкивался в битве. Да и союзники литовцы верные, столько лет уже верой и правдой служат полоцким сюзеренам, и на союз с немцами никогда не пойдут, так как не простят им Роденпойса. Сердце зем-гальского князя уже склонилось к тому, чтобы дать курш-ским послам положительный ответ. Но Земгале не монархия, все самые важные решения принимаются только на всеобщем княжеском съезде. Можно только представить в каких жарких спорах проходил съезд, решавший судьбу присоединения Земгале к «первой коалиции». Против этого явно выступили князья из Межотне — другая ветвь земгальских князей, возможно соперничавшая с родом Виестурса. Старейший из них от их имени припомнил все обиды, нанесенные литовцами земгалам, даже простой мир с Литвой, по их мнению, — предательство страны и народа. Уж лучше вновь послать к епископу рижскому, может он согласится возобновить договор. Но слишком силен авторитет Виестурса, и съезд решает в его пользу. По его окончании куршскому посольству сообщают, что Земгале вступает в коалицию. Довольные успехом своей дипломатии, курши уезжают на родину. Вскоре после этого по традиции варварской дипломатии Тервете должна была посетить делегация послов из Литвы. А может даже в каком-нибудь пограничном замке состоялась встреча Виестурса и Даугерутиса, которые подали друг другу руки. А потом договор был скреплен по языческим обычаям клятвой на обнаженном оружии и жертвоприношением животного, чтобы договаривающиеся стороны смогли разделить между собой и с богами священную трапезу. Такой союз считался нерушимым. «Тот, кто подаст другому руку, будет верен этой клятве, куда бы его не забросила судьба под страхом смертной казни» — так писала немецкая хроника о традиции варварских договоров. В отношении Земгале и Литвы эти слова оказались пророческими, хоть земгальскому войску и не довелось участвовать в войне 1210 года. Вражда сменилась союзом. Литовская армия еще не раз войдет в пределы Земгале. Но только по призыву земгалов, чтобы вместе бок о бок сражаться против натиска крестоносцев. Принял ли участие в «первой коалиции» Владимир Полоцкий? Напрямую нет, полоцкие дружины в военных действиях не участвуют. Но, несомненно, он благословляет на войну своих оставшихся верными вассалов Даугерутиса и Всеволода Ерсикского. Направление удара на Кокнесе красноречиво свидетельствует, от кого исходила инициатива похода. Конечно же, это князь полоцкий, а возможно, и приютившийся у него кокнесский изгой Вячко, желали возвращения утраченного замка. К тому же новая Кокнесе стала уже «ловушкой и великим искусителем» для тех, кто желал причинять дальнейший вред полоцкой «конфедерации». Неудача куршско-ливского похода на Ригу еще не решила судьбу коалиции. Напротив, у Владимира Полоцкого появился реальный шанс перехватить инициативу в антинемецком союзе у куршских князей. Но вновь сдерживаемый своими боярами полоцкий князь выбирает «худой мир вместо доброй ссоры». Хроника Генриха сообщает под тем же 1210 годом: «Арнольд, брат-рыцарь, послан был с товарищами к королю полоцкому узнать, не согласится ли он на мир и не откроет ли рижским купцам доступ в свои владения. Тот принял их с выражением благоволения и, высказав (правда, из хитрости) радость по поводу мира и успокоения, послал с ними Лудольфа, разумного и богатого человека из Смоленска (Smalenceke), чтобы, по прибытии в Ригу, обсудить дела мира и справедливости. Когда они прибыли в Ригу и изложили желание короля, рижане согласились, и тогда в первый раз был заключен вечный мир между ними и королем, с тем однако, чтобы королю ежегодно платилась должная дань ливами или за них епископом. И рады были все, что теперь безопаснее могут воевать с эстами и другими языческими племенами». Итак, князь Владимир в одностороннем порядке выходил из коалиции, фактически разрушая ее, так как за ним должны были последовать все его вассалы, прежде всего, Литва и Ерсика. Причины, побудившие Владимира начать переговоры о мире, понятны. Дальнейшее участие в коалиции не сулило ему никаких выгод, так как ее движущей силой были народы, не входившие в сферу полоцкого влияния — курши и эсты. В случае их успеха, никто из попавших под власть немцев бывших вассалов не вернулся бы под руку Полоцка. Владимира тяготила война за чужие интересы, наносившая значительный урон полоцкой торговле. К тому же, пользуясь желанием Рижского епископа вывести его из коалиции, он мог диктовать условия. Но на что же променял он свой выход из войны? Открытие Двины для торговли и возвращения ему прав на ливскую дань. Первого требовала городская община Полоцка, второе было его собственным чаянием. То есть фактически он снова желает возобновления договоренностей, которые были у него с Мейнхардом еще до основания ордена меченосцев и начала крестового похода. Князь полоцкий явно не понимал, насколько изменилась политическая ситуация. Чтобы сохранить свое лидерство, от Полоцка требовались решительные шаги, но взять под контроль ситуацию со столь безынициативной политикой Владимир не смог бы никогда. Развал Полоцком «первой коалиции» стал политической смертью самого полоцкого князя как влиятельной силы в Прибалтике, еще за шесть лет до его физической кончины. Полоцкие вассалы все менее оглядываются на сюзерена, их правители разрабатывают и проводят в жизнь собственные политические программы. Прежде всего, это касается соглашений, заключенных в период коалиции. Она не привела к военным победам. Был отбит штурм Риги куршами, вновь подавлено восстание ливов, не удалось литовцам взять Кокнесе. Но соглашения по коалиции стали значительным успехом дипломатии трех прибалтийских стран — Курземе, Земгале и Литвы. Договоренности о союзах, заключенные при посредничестве куршских князей, не оказались расторгнутыми даже в условиях выхода из войны Полоцка. Нет, ни Всеволод Ерсикский, ни Даугерутис не нарушали открыто перемирие, подписанное сюзереном, но мирные отношения с соратниками по коалиции сохранили на очень долгие годы. Во многом именно этим объясняется то, что так легко покорившие Ливонию и Латгалию немецкие рыцари столь долго и упорно боролись за каждую пядь земель куршей, земгалов и литовцев, а значительная часть этих земель и вовсе осталась для них недосягаемой.