Приведем отрывок из уже цитированной книги В. В. Назаревского «Из истории Москвы. 1147–1703. Очерки», содержащей и описание поведения Лжедмитрия I после его въезда в Кремль:
«Народ, веривший, что это приходит истинный царь Димитрий, громадными толпами наполнил улицы и покрыл крыши домов, радостно приветствуя нового властителя, не подозревая в нем похитителя престола. Вступление его в Москву было необычайным: впереди ехали польские латники в их крылатых шлемах и панцирях, польские паны – в кунтушах и конфедератках; вокруг самозванца было много других иностранцев; сзади же его шли русские бояре и русские полки.
Лжедимитрий ехал на белом коне, в великолепной одежде, в блестящем ожерелье. Звон колоколов сливался с приветственными кликами народа; но уже чувствовалось что-то неладное. Когда самозванец выезжал из Москворецких ворот на Красную площадь, поднялся страшный вихрь; всадники едва усидели на лошадях; колокола сами собою зазвонили у св. Софии, что на набережной; покрытое тучами пыли шествие остановилось. Народ увидел в этом недоброе предзнаменование. Кроме того, он был недоволен, что в ту минуту, когда Димитрий, встреченный духовенством, прикладывался к образам на Лобном месте, гремела музыка: трубы и литавры заглушали церковное пение. В то время как самозванец проявлял притворное волнение перед гробом Грозного в Архангельском соборе, князь Василий Шуйский уже говорил народу, что это – не истинный Димитрий, а самозванец, за что едва не поплатился головою.
Трудно было держаться на престоле Лжедимитрию, хотя на его стороне было расположение народа, простодушно верившего, что он – подлинный Димитрий Иоаннович. Измена русскому духу Лжедимитрия, севшего на престол обманом, должна была погубить похитителя шапки Мономаха. Самозванец купил поддержку Польши в лице ее короля, духовенства и панов ценой тайного принятия папизма и обязательства ввести его в России. Кроме того, он вводил в православный Кремль в качестве русской царицы католичку, польскую панну Марину Мнишек.
На место сверженного патриарха Иова был возведен самозванцем грек Игнатий, бывший архиепископом в Рязани. Он первый из архиереев признал Лжедимитрия царем. Вслед за тем новый придворный сановник князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский привез из монастыря в 500 верстах от Москвы царицу-инокиню Марфу. Несчастная вдова Грозного должна была после свидания с мнимым сыном в шатре близ села Тайнинского признать самозванца своим порождением. Вдовствующая царица была поселена в Вознесенском монастыре.
30 июля Лжедимитрий венчался на царство в Успенском соборе. Но к древнерусскому священнодействию примешалось нечто, неприятно поражавшее народ. В храме Пречистыя польский иезуит приветствовал речью нового царя. По случаю коронации последовали царские милости: пожалован был, как мнимый дядя государя, Михаил Нагой саном великого конюшего; Романовы были возвращены из заточения, Филарет [Федор] Никитич посвящен был в митрополиты Ростовские, а Иван Никитич Романов получил сан боярина.
Но Москва уже стала замечать в новом властителе, в его действиях и самой обстановке нечто фальшивое, нечто нерусское. Кроме упомянутого нарушения русских обычаев, всех поражала расточительность Лжедимитрия. Называя себя „непобедимым императором", самозванец сделал себе из чистого золота богатейший трон, увешал его бриллиантовыми и жемчужными кистями. Одетый в польский костюм, он бешено ездил верхом по Москве и даже к Успенскому собору, чего не бывало прежде, подъезжал на седле. Устраивал травли медведей и волков и с задором участвовал в них сам. Не ложась спать после обеда, он ходил пешком к полякам и немцам; и боярам, недосмотревшим выхода его из дворца, приходилось разыскивать его по городу; поляки пировали в Москве, высокомерно обращались с русскими и обижали их.
По свидетельству современников, первый самозванец был сильный и широкоплечий человек, мрачный и задумчивый, без бороды и усов. Лицо у него было широкое, желтовато-смуглое, уши длинные, волосы русые, рыжеватые; глаза темно-голубые, большой рот, толстые губы и крупный нос; на лице он имел две бородавки, одну – на носу, на правой стороне, а другую – на левой стороне на лбу, да, кроме того, родимое пятно у правого плеча. Одна рука у него была длиннее другой; в руках была сила необыкновенная. Некоторыми из указанных примет он походил на Димитрия – царевича. В Ивановской колокольне ксендзы стали совершать католические мессы. Появился в Кремле папский легат. Пасторы протестантов – наемных немцев стали открыто совершать свои службы. В Москве пошли приготовления к приезду царской невесты Марины Мнишек. 3 мая она прибыла в Москву. Первый день по своем приезде панна Мнишек ничего не ела, потому что русские, да притом монастырские кушанья были ей не по вкусу. Узнав об этом, Лжедимитрий прислал ей в Вознесенский монастырь польских поваров и приказал увеселять ее музыкой и пляской. 7 мая, вечером, при свете 200 факелов Марина переехала из монастыря во дворец. На другой день утром совершено было бракосочетание. Казанский митрополит Гермоген (будущий патриарх) и Иосиф, архиепископ Коломенский, предупреждали Лжедимитрия, что брак его с Мариной будет незаконным, если она не отречется от латинства и не присоединится к православию. Но самозванец пренебрег предостережением, как и русскими обычаями, не разрешающими свадеб под пятницу, в которую в том году праздновалась память св. Николая Чудотворца.
Начались праздники и пиры в Кремлевском дворце, выражавшие в похитителе власти настроение, не свойственное сыну Грозного и вообще русскому человеку. На обедах самозванец садился лицом к польским панам и спиной к русским боярам. По вечерам в польском костюме танцевал мазурку и даже надевал на лицо маску. Но все это только больше и больше разоблачало в глазах русских, что он – подложный царь, и надвигало на него роковую грозу...
Самозванцу из медового месяца пришлось прожить только одну неделю и слишком скоро оставить Марину вдовой. Его шляхетский образ действий, антирусское настроение готовили ему гибель, показывая всем, что он обманщик. Князю Василию Ивановичу Шуйскому нетрудно было подготовить гибель самозванца, привлекши к этому делу громадную массу войска и народа. Лжедимитрий не придавал значения слухам, доходившим до него через поляков и немцев, что в Москве неспокойно. Он приказал устроить за Сретенскими воротами деревянную крепость и вооружил ее пушками. 18 мая предполагалось устроить здесь примерное сражение, со штурмом крепости, а затем народный праздник и маскарад у Марины. Между тем Шуйский деятельно подготовлял нападение на самозванца, привлекши на свою сторону бояр, торговых людей и 18 тыс. войска, стоявшего под Москвой и предназначенного для похода в Крым. Распущены были слухи, что Лжедимитрий 18 мая начнет истребление русских бояр, поделит московские области полякам и станет вводить латинскую веру. В ночь с 16 на 17 мая заговорщики ввели войско в город и заняли кремлевские ворота. Дворец в это время охранялся только 30 немецкими алебардщиками, потому что остальных бояр именем Лжедимитрия отпустили по домам. В 4 часа утра ударили в колокол на Ильинке, у Ильи Пророка, а затем загудел набат по всей Москве.
Толпы народа устремились на Красную площадь. Шуйский верхом на коне въехал в Кремль через Фроловские ворота и, приложившись в Успенском соборе к образу Владимирской Богоматери, закричал народу, чтобы все во имя Божие шли на еретика. Шум и набат разбудили самозванца и приближенных его. Им сначала сказали, что это – пожар. Басманов [Петр Федорович] велел запереть двери и отрубил голову одному из пробравшихся заговорщиков. Сам Лжедимитрий, выхватив меч у одного из телохранителей, выскочил к толпе и закричал: „Я вам не Годунов!"
Но в него стали стрелять. Он бросился предупредить Марину и хотел по лестнице бежать вниз, но путь был занят врагами. Тогда он выскочил из окна на деревянные подмостки и хотел перешагнуть на другие, но оступился и упал с высоты 15 аршин (1,5 метра. – В. Б.), вывихнул себе ногу и разбил грудь. Стрельцы привели его в чувство и стали было выстрелами защищать его от народа. Но когда им объявили, что пожгут их дома и побьют их семьи и что царица-инокиня говорит, что это – обманщик, а ее сын убит в Угличе, то защитники покинули самозванца, и толпа с криками бросилась на него. Сын боярский [воевода] Григорий Валуев выстрелил в Лжедимитрия, другие добили его и бросили труп с крыльца на тело убитого Басманова. Оттуда чернь поволокла оба трупа на Лобное место, где самозванец был положен на столе с маской, дудкой и волынкой, а Басманов – у ног его на скамейке. Через три дня Басманов был похоронен у церкви Николы Мокрого, а труп самозванца на навозной телеге свезли за Таганские ворота и бросили в общий ямник убогого дома, где при царе Михаиле Феодоровиче был построен Покровский монастырь.
По словам современного писателя, монахи Андроньева монастыря говорили, что в течение 7 дней, как труп расстриги находился в ямнике, над ним появлялись огни и такое множество чертей, что боялись идти к заутрене. Другой писатель, Масса, говорит, что в эти дни был такой сильный мороз, что на пространстве 20 миль кругом Москвы засохли вершины всех растений, как овощей, так и деревьев, как будто они были сожжены. Даже вершины сосен высохли так, что жалко было на них смотреть. Сочли за лучшее сжечь тело чернокнижника. Когда труп его вынули из ямника и повезли к воротам города, поднялся такой вихрь, что с деревянных стен снесло крышу. Труп был сожжен, по одному свидетельству, у деревни Котлы (за Серпуховской заставой), по другому сказанию – „расстригино тело в соделанном его аде (деревянной крепости, построенной по его приказу, на дверях которой были нарисованы адские сцены. – В. Б.) за Москвою-рекою, в Верхних Садовниках, сожгли и приятелей его поляков поставили около ада смотреть, дабы в Польше было сказано, что расстрига царствует в аде". Пепел смешали с порохом и выстрелили им из пушки в ту сторону, откуда пришел самозванец».
|
Главная