Первый христианский историк – время написания хроники относят к 212-221 гг., – «главный представитель нового научного направления в Церкви, разительно отличающегося от наивного простодушия послеапостольских Отцов».
Скалигер, исследовав вопрос об авторстве Kestoi(«Узоров») и «Летописания», пришел к выводу, что они принадлежат разным людям: соответственно Сексту Африканскому и Юлию Африканскому. Гельцер убежден в обратном. 

Он считает, что речь идет о Сексте Юлии Африканском из латиноязычной Африки, прекрасно владеющим греческим (на котором он и писал свои труды), еврейским и, возможно, сирийским. У Евсевия есть отрывок, отсутствующий у Иеронима и Руфина, где Юлий Африканский назван автором «Узоров». Анри Валуа, единомышленник Скалигера в этом вопросе, считает это место фальсифицированным. Причина вполне понятна.
Гельцер не видит противоречия в объединении язычника Секста и христианина Юлия (оба прозываются Африканцами) в одну персону: их тексты он считает подлинными. По моему мнению, здесь наглядно проявилась несогласованность действий фальсификаторов, вводивших в историю имена, за которыми не стояли реальные лица.
Совпадение прозваний (Африканец) стало впоследствии причиной появления некоего сконструированного автора, тексты которого содержанием и стилем разительно отличаются друг от друга. Подобным же образом были «слеплены» двое Иаковов и даже трое Иоаннов: Евангелист, автор Посланий и автор «Откровения». Их «разделение» – весьма медлительный и трудоемкий процесс, нередко встречающий сопротивление ученых.
Гельцер, разумеется, не так прост, чтобы безоговорочно верить всем текстам, приписываемым Африканцу. Опус о первых мучениках, уже в заглавии названный «истинным и превосходным», кажется ему подозрительным. «То же относится и к халтуре, состряпанной Игнацием из Хардта из двух мюнхенских рукописей и изданной в 1804 году. Самым забавным в этом фарсовом сочинении является полное смешение христианского с языческим: Всевышний превращается в Солнце-Зевса, Великого Бога и Царя Иисуса, а Мария – в Геру и царицу небесную Ураниею. Насмешка язычников над новой Кибелой, на что сетовал Исидор из Пелузиума, становится на этом фоне особенно хорошо понятной. Со всей грубостью осуществляемое продвижение культа Богоматери уже само по себе есть признак более поздней эпохи» (с. 19).
Верно, господин Гельцер. Исходя из содержания текстов, вы тут же распознали подделку. А как обстоит дело с рукописями? Разве по этим пергаментам нельзя было определить время их создания?
В «Летописании» Юлиана Африканского шесть вселенских эпох (дней) длятся по 1000 лет каждый: конструкция, тенденциозно отражающая ожидание конца света, каковое – как и возникновение культа Богоматери – возникает в гораздо более позднее время, начиная с середины XIII века. К середине шестого тысячелетия отнесен праотец Фалек (с. 24), «во дни которого Земля была разделена» (Бытие). «Спасение» придет через 5500 лет после Адама, и после еще пятисот лет ожидания начнется Страшный суд. Такое положение должно удостоверять Юлиана Африканского как автора, жившего и творившего не позднее 500 года.
Мир тем не менее устоял, и после того как сто лет спустя Евстафий Антиохийский добавил еще одно Тысячелетнее царство в качестве субботы, завершив таким образом неделю хронологических эпох, – богословы якобы заключили, что эсхатологические ожидания могут отодвинуться на неопределенное время. На самом деле, это соответствует духовным настроениям, возникшим лишь после 1260 года, когда не состоялся предсказанный Иоахимом Флорским конец света.
«Прокопий, впрочем, (еще) ничего не знает о 500 годах ожидания и Тысячелетнем царстве», – говорит Гельцер. Он и не может знать: старейшие рукописи Прокопия относятся к XIV веку, когда подобное представление о времени потеряло актуальность.
Итак, временные рамки написания работ нашего Африканца очерчены: наверняка после 1000 года и предположительно после Евсевия, жившего по общепринятой версии через 100 лет после Юлиана Африканского. Далее я докажу, что тексты Евсевия не могли быть написаны ранее эпохи Хоенштауфенов.
Сохранившиеся рукописи со списками названий населенных пунктов, как мы увидим, не могли быть написаны ранее 1450 года. Но я далек от мысли разлагать «сконструированных» и не без умысла объединенных отцов церкви на персональные составляющие и снабжать отдельных лиц ярлыками с указанием даты и авторства, иначе мне пришлось бы продолжить эту игру в отодвинутую на тысячу лет эпоху.
Существуют ли письменные свидетельства, удостоверяющие раннего Африканца?
Задавшись этим вопросом, гениальный филолог Гельцер в приложении к своей работе (1898) предположил, что сирийский список с текста Юлиана Африканского мог послужить образцом для «Хроники» Михаила Мара (патриарх Антиохии с 1166 по 1199 годы), а это означало бы, что моя датировка эпохой Штауфенов неверна. Однако сирийский текст видели всего один раз, для Гельцера рукопись была недоступна, и вопрос о существовании оригинала он оставляет открытым. По армянскому летоисчислению рукопись должна была датироваться 722 годом (1273 годом н. э., то есть все-таки позже критического 1260 года).
Гельцеру известно два армянских перевода, или, как он сам говорит, «обработки» (2 часть, с. 432). Вот отрывок из вступления к главе об армянских текстах (с. 466): «Хронология древнейших армянских историков (например, Стефана Асолика и Самуила Анийского) полностью основывается на переводах „Хроник" Евсевия. 

Самостоятельные разработки армянских историографов не заслуживают особого внимания. Старые летописцы находятся в абсолютной зависимости от Евсевия. Появившийся перевод патриарха Михаила сирийской хроники на армянский составил целую эпоху. Он настолько отвечал потребностям того времени, что позднейшие историки (Вардан Великий и Мхитар Айриванеци) с энтузиазмом принялись его переписывать».
Вардан умер в 1271 году, а Мхитар писал после 1289 года (в обоих случаях – позже критического 1260).
Гельцер не занимается историей рукописи, он скрупулезно исследовал ее содержание. Вот, вкратце, результаты анализа основных черт этой необычной историографии:
Юлиан Африканский решительно отметает древнюю хронологию египтян и ассирийцев, так как, по его мнению, до Моисея ничего заслуживающего упоминания в истории не происходило. Тем самым он сознательно определяет характер своего произведения. «Летописание египтян и их хронологическое хвастовство и попытки приписать к своей истории бесчисленные мириады лет и астрономические циклы он начисто отрицает вместе со „смехотворной халдейской болтовней". Не менее остро он высмеивает всех тех, кто пытается интерпретировать жуткое количество лет как количество месяцев и таким образом приблизиться к разумной предыстории. Для древней Египетской истории у Юлиана Африканского не было иного пути, как полное ее отбрасывание» (1 часть, с. 165)54.
А кто вообще-то пустил в обращение эти мириады лет? Манефон, писавший по-гречески кастовый жрец фиванского храма III в. до н. э. 

Его список династий сохранился лишь в отрывках, которые 700 лет спустя привел Евсевий, а после него цитировал Синкеллос («VIII век»), сомнительный интерпретатор текстов Евсевия. Эти сведения можно найти в энциклопедиях. Итак, все очень просто: в позднейшей рукописи утверждается, что Евсевий (IV век) ссылался на некоего Манефо, о котором мы ничего не знаем. А Юлиан Африканский (III век) опровергает содержащийся там вздор, так как он перестает соответствовать новой установке церкви. Следовательно, Юлиан Африканский писал после Евсевия (соответственно, и Синкеллоса). К этому выводу я уже пришел выше, исходя из других аргументов.
Гельцер доказывает, что Синкеллос (помощник епископа) есть плод сотворчества двух людей. О главном из них, Георгии, писавшем труды Евсевия, («808») почти ничего не известно. Сохранившийся текст дошел до нас в передаче «друга и продолжателя его дела» Феофана, умершего в 817 году в изгнании. В них речь идет о преследовании христиан мусульманами и об иконоборчестве. Эти специальные проблемы я не хотел бы на этом месте рассматривать. Отмечу лишь, что теперь становится ясным, о чем идет речь: о противостоянии исламу.

 А оно началось лишь в эпоху крестовых походов.
Итак, мы приближаемся к реальной дате, ведь оригиналы текстов Феофана не сохранились. Помимо несуразных рукописей «X века», сохранился полный текст XVI века, который – как мне кажется – и следует рассматривать как первоисточник.
Гельцер снова и снова устанавливает, что в библейской истории (по Юлиану Африканскому, Евсевию и т. д.) не связанные друг с другом временные периоды (от всемирного потопа до Вавилонской башни, от исхода из Египта до строительства Храма и др.) в хронологическом смысле снабжены лишь суммарным числом лет. Эти суммарные числа, не имея ни малейшей привязки к реальности, исполнены символического смысла и часто равны между собой (например, 490 лет – 7 раз по семь десятилетий). Лишь написанные позднее тексты заполняют временное пространство подробностями, которые соотносятся датировкам, долженствующим иметь символический характер. В случае таких деталей принято давать в разных текстах хронологические данные, слегка отличающиеся друг от друга. Таким путем имитируется – хотя бы приблизительная – достоверность информации.
Традиции и способы снятия этих малых расхождений, улучшения датировок и сведения на нет более существенных хронологических расхождений одинаковы и у византийских летописцев, и у современников Гельцера.

 Временные лакуны заполняются именами вымышленных – часто анонимных – царей («мирное время»), либо именуются эпохой «анархии» (безвластия), либо, если даты накладываются друг на друга, объявляют это «сорегентством», когда цари правят совместно, как в случае с Давидом и Соломоном. Такого рода попытки упорядочения хронологии приводят иногда к неожиданным результатам: так, в 12 лет Соломон становится царем Иерусалима, на 13-м году жизни начинает и в 20 – заканчивает строительство Храма. Или появляются вдруг точные даты жизни персидских царей, призванные заполнить уже заранее фиксированные 70 лет вавилонского пленения иудеев.
Не менее свободно обращение с датами, почерпнутыми в армянских источниках: все они насчитывают от Адама до Христа 5198 лет, однако датировки промежуточных событий (всемирного потопа, времени Авраама, Исхода) сильно разнятся между собой. Это подтверждает то, что мы и так уже знаем, и отнимает последнюю надежду удостоверить подлинность «отцов церкви» путем анализа иноязычных текстов (сирийских, коптских или армянских).
При чтении работы Гельцера открываются вещи, представляющие в невыгодном свете механизм историографии XIX века. Вот, например, заходит речь о древней рукописи, которую якобы видел знаменитый Гольстениус (см. пред. гл. об Испании). Гельцер доказывает невозможность существования подобной рукописи, с помощью которой Гольстениус удостоверяет подлинность на несколько поколений ранних «Пасхальных хроник». 

Однако, вместо того чтобы громогласно заявить о подлоге, Гельцер заключает: «Я не решусь подвергнуть сомнению правдивость Гольстениуса до такой степени, чтобы полностью отрицать существование рукописи аббата Фарина». Все дело, оказывается, в «заблуждении ученого мужа» (2 часть, с. 141).
Более чем странный, и вместе с тем характерный и интерпретируемый вывод: «хроники» и другие исторические рукописи создавались и придумывались еще и в X V I I веке. Несметное количество выводов из этих выдуманных источников незаметно проникло в нашу историческую картину. Так и росли грандиозные исторические сооружения: «Византия» и «Римская церковь». В эпоху Ренессанса писатели очень мало знали о своей предыстории. Тогда «Широкомасштабная Операция» только еще начиналась, а продолжается она и по сей день. За это время она приобрела самостоятельность, собственный внутренний импульс и давно проходит без вмешательства духовенства; ее поддерживают даже многие противники церкви. Возможно, впрочем, что так было уже во времена гуманистов, потому что именно отсутствие единого руководства сказалось на хаотичности данных, содержащихся в исторических трудах (что характерно для всей «Операции» в целом и, кстати, исключает возможность разоблачения: можно объявить фальсификатами отдельные тексты, но трудно изобличить целостность, ибо ее не существует)56.
Образованные люди предыдущих столетий знали все указы и все деяния каждого византийского патриарха и каждого средневекового Римского Папы; характерные личные особенности каждого исторического персонажа. Так как мы вынуждены признать весь их исторический духовный багаж выдумкой, то они нам сегодня представляются бесплодными мечтателями. Я хочу уточнить свою мысль. Гуманисты были высокообразованными людьми, по охвату знаний с ними не сравнится ни один современный ученый57. Смущает только вопрос об истинной ценности и релевантности этих знаний. Встречаются же сегодня литературоведы, знающие «Улисса» Джеймса Джойса наизусть, чуть ли не дословно, могущие в каждой строчке найти след духовного порыва автора. Или поклонники Толкиена, которые изучают не только имена и родословные обитателей его причудливого мира, но и наизусть знают каждую строчку, что именно в ней написано, где лежит каждый упомянутый камень, растет каждое описанное деревце.
Сравнивая с этими примерами, я приподнимаю «историческую науку» прошлых веков до одного уровня с литературоведением. Однако я отдаю себе полный отчет в том, что в ту эпоху ученый чаще всего верил, что он имеет дело с историческими фактами, а профессор-толкиенист знает ,что попасть в вымышленную автором страну можно только, открыв книгу, но и он находится на ничейной территории между автором и его читателями