Сегодня принято считать, что Хрущев обрушил на Церковь гонения с тем, чтобы в кратчайшие сроки ликвидировать ее и «религиозные предрассудки» вообще.
«В этот период, наполненный драматизмом, советское руководство в кратчайшие сроки спешило решить религиозную проблему в стране»199, — утверждает православный историк О.Ю. Васильева. «В 1958 г. первый секретарь ЦК КПСС начал кампанию, направленную на искоренение религиозных организаций»200, – вторит ей Н. Митрохин, критически анализирующий РПЦ. Но есть ли доказательства, что Хрущевым ставилась именно такая цель?
Ссылаются на полемические высказывания, которыми славился Хрущев. Он обещал показать по телевизору «последнего попа», а американцам – «кузькину мать», как–то сгоряча даже обещал «похоронить» Запад. Но все это вряд ли стоит понимать буквально.
Современные авторы, уверенные, что план уничтожения Церкви существовал, вынуждены его реконструировать: «поставить Церковь под контроль и затем медленно задушить – такая цель казалась вполне достижимой»201. Если стремление руководства КПСС держать Церковь под контролем не вызывает сомнений (оно не является особенностью именно коммунистических правителей, было характерно и для российских императоров), то вот насчет «задушить» возникают вопросы. Мы увидим, что темпы сокращения числа приходов заметно снизились уже при Хрущеве.
Давление на РПЦ могло иметь куда более скромную цель, чем ее удушение – вернуть это инородное для коммунистического режима тело в рамки, за пределы которых РПЦ далеко вышла после войны.
Первые признаки того, что государство не намерено больше «потакать» Церкви. Появились уже в 1957 г. 2 декабря Совет принял решение снять с регистрации церкви, где не проводятся службы. Некоторое время процесс развивался подспудно, постепенно усилилось давление на приходы в регионах.
Более серьезные неприятности начались осенью 1958 г. Собственно, первое наступление Хрущев начал из утилитарных соображений. Монастыри получали огромные пожертвования – только в 1957–1958 гг. Почаевская лавра получила переводов на сумму 3,4 миллиона рублей и более 11 тыс. посылок.
Стремясь наложить руку на церковные богатства, государство руководствовалось не столько стремлением навязать верующим атеизм, сколько экономическими интересами – как монархи прошлых веков.
16 октября 1958 г. правительство приняло постановления «О монастырях в СССР» и «О налоговом обложении доходов предприятий епархиальных управлений и монастырей». Отмененные в 1945 г. налоги на землю для церковных учреждений восстанавливались. Часть земли изымалась. Насельники должны были трудиться в поте лица своего, как колхозники. Налоги на свечи увеличились в десять раз, а их розничную цену увеличивать было нельзя.
В сентябре 1958 г. Карпов убеждал Патриарха в оправданности грядущих мер: Церковь очень богата, у священников столько денег, сколько нет у простых советских граждан, с излишествами и роскошествами нужно быть скромнее. Эти протестантские аргументы не удовлетворили Патриарха.
Как и протестанты в борьбе против католиков, советское государство метило в монастыри. Патриарх заявил, что в случае закрытия монастырей он уйдет на покой в знак протеста202. Если бы государство действительно планировало развалить Церковь, отставка могла этому способствовать. Но власти ставили перед собой куда более скромные задачи, и воспринимали возможную отставку Патриарха как угрозу своим интересам. О полном закрытии монастырей речи не шло, их количество должно было только сократиться.
Ликвидация монастыря была сложной политической акцией, технология которой обсуждалась, в частности, на Всесоюзном совещании агитационно–пропагандистских работников в октябре 1959 г. Важно продумать, кто за что отвечает, заранее подготовить трудоустройство монахов, выяснить, «что делает в этот момент окружающее население. Нужно, чтобы все были заняты на полях, если речь идет о деревне. Нужно было знать, кто отвечает за то, чтобы никакой мерзавец не ударил в набат»203. Любой сбой, любое промедление могут привести к провалу, потому что у Церкви на местах есть союзники – уполномоченные по делам РПЦ. «Иногда товарищи не смогли приехать, а время не ждет, уполномоченный по делам православной церкви говорит: не надо ликвидировать, как бы чего не вышло»204.
Однако избежать волнений не удалось. В Речульском монастыре в Молдавии и Кременецком на Украине произошли столкновения.
5 июня 1959 г. Совет министров Молдавии принял решение закрыть Речульский монастырь. Но в нем забаррикадировалось 150–200 верующих. 1 июля на переговоры с ними прибыли партийные и советские работники, которых встретили градом камней и поленьев. Два чиновника были ранены, сопровождавший их милиционер в ужасе стал стрелять и смертельно ранил паломника. После этого оборонявшиеся сдались205.
Ситуация начинала напоминать о волнениях 1922 года, что явно не входило в расчет властей. По инициативе Совета причиной волнений в Речульском и Кременецком монастырях была признана торопливость властей, нежелание информировать заранее Патриархию, признавшую план закрытия монастырей206.
Совет сдерживал инициативу местных партийных структур, вводя нормативы по закрытию монастырей и церквей, которые не следовало превышать. В самом Совете развернулась борьба между старыми кадрами во главе с Карповым и новыми членами во главе с Сивенковым, настроенными более решительно. В частности, Сивенков критиковал стремление Карпова добиться «известного освежения той замкнутости атмосферы, которая существует в духовных учебных заведениях»207. Мы увидим, что в этом вопросе партийные ортодоксы солидаризировались с линией Патриарха, в то время как Карпов симпатизировал церковному вольномыслию.
4 апреля 1959 г. Патриарх был вынужден поддержать предложенный Советом план сокращения числа монастырей в два раза, как «наиболее безболезненное разрешение этого вопроса»208. То есть, как меньшее из зол. Это было тяжелое решение, и Патриарх надеялся на ответные уступки.
На встрече с Карповым 19 мая Патриарх жаловался, что уполномоченные ряда областей «командуют расстановкой духовенства, назначением в церковные двадцатки, ревизионную комиссию и т.д.»209. Но особенное недовольство иерархов Церкви вызывали нападки в прессе. Как сообщал ренегат Церкви А. Осипов, информировавший государственные структуры о положении в Церкви, священники больше боятся фельетонов, чем атеистической литературы, так как верующие говорят «дыма без огня не бывает»210.
9 апреля в «Комсомольской правде» опубликован материал ренегатов Церкви Е. Далумана и П. Драманского «Откровенно говоря», с грубыми оскорблениями в адрес мощей Сергия Радонежского. Также возмущение Патриарха и верующих вызвала брошюра Д. Сидорова «Из ребра ли адамова?», где священники практически поголовно объявлялись нелояльными советской власти корыстолюбцами. Патриарх жаловался на такие нападки в личном письме Хрущеву211. Разобрав эту ситуацию, отдел агитации и пропаганды ЦК вынужден был указать редакциям на «перегибы». Так, главный «гонитель» Церкви и в скором будущем – главный идеолог партии Л. Ильичев констатировал: «о «мощах» Сергия Радонежского, видимо, следовало сказать в более деликатной форме…»212
В августе 1959 г. последовало указание отдела ЦК газетам избегать оскорблений чувств верующих213. Притеснения не переросли в гонения, но линия на уменьшение количества монастырей сохранялась. В первые месяцы после увеличения налогового пресса «духовенство буквально разорялось»214. Но не разорилось. Патриархия приняла экстренные меры, поддерживая бедствующие приходы. Патриарх дал добро на тайное производство свечей и закупку свечей в государственной торговле215. Как рассказывали в церковных кругах, обсуждая сокрытие доходов священниками, Алексий, смеясь, сказал: «Что же делать?! Они сами вынуждают нас на ложь? Вот отцы и выкручиваются, как умеют»216.
Более того, архиепископ Ермоген Ташкентский, например, умудрялся под видом ремонта строить новые храмы217. Патриарх противился требованию Совета уволить строптивых архиепископов.
На местах тоже шла напряженная борьба, где на стороне священников выступал церковный актив. А. Осипов утверждал, что низовой актив прихожан ведет «яростную пропаганду против всего советского». «Сознавая, что «иное активное выступление может пастыря подвести под удар», эти круги церковников добровольно берут на себя и многие учительные и пропагандные функции священства. Отцы иереи знают это, и умнейшие из них осторожно инструктируют и направляют работу таких «безответственных уст» по нужному пути. Так, в Ленинграде, к примеру, действует священник Гундяев»218.
Церковь оказывала и более откровенное сопротивление усилившемуся давлению. Священники позволяли себе произносить речи на общественно–политические темы. Архимандрит Геннадий (Высокоостровский) в Петрозаводске обличал притеснения веры, обсуждал социальные проблемы в СССР219.
Серьезный конфликт развернулся в Ивантеевке Московской области. Там с 1956 г. служил энергичный священник В. Решетин. Опираясь на сильный актив, он занялся реставрацией церкви, благоустройством ее окрестностей. Все бы ничего, но он еще и установил репродуктор, транслировавший на окрестности церковные службы, апеллировал к верующим в своих конфликтах с властями220. В мае 1959 г. священник предложил властям силами верующих отремонтировать дорогу к храму и сделать плотину. Местные власти отказали одобрить эту инициативу, и Решетин выступил перед верующими с возмущенной речью, «и вызвал этим кривотолки в адрес горсовета». Митрополит Николай решил перевести строптивого священника от греха подальше в другой приход. Но не тут то было – Решетин заявил верующим, что его переводят «за то, что он заботился и защищал интересы верующих». Актив стал слать телеграммы во все инстанции вплоть до Хрущева, дежурить у дома Николая, искать у Боровицких ворот Кремля встречи с Хрущевым. 21 января 1960 г. Николай уволил Решетина за штат. 22 января лидер приходского совета Найдина (бывшая учительница на пенсии) во главе «двадцатки» прибыла в Совет по делам РПЦ и заявила, что если решение об увольнении Решетина не будет отменено, «может подняться вся Ивантеевка»221. Конфликт удалось уладить с большим трудом, обеспечив бесперебойное проведение служб.
Сам митрополит Николай вскоре попадет в аналогичную ситуацию. Уже в феврале 1959 г. он откровенно говорил членам Совета, что в связи с начавшимся «наступлением на Церковь» отказывается посещать дипломатические приемы. Напряжение между Церковью и государством росло.
В 1958–1959 гг. развернулась также борьба против паломничества к святым местам. Главный удар этой кампании наносился не по Православию, а по Исламу. Для советских мусульман, которые могли разве что мечтать о паломничестве в Мекку, поход к святому месту, находящемуся в СССР было своего рода заменой хаджа. Многотысячные массы паломников, собиравшиеся в святых местах, производили на чиновников впечатление чего–то неконтролируемого, чреватого национальным бунтом. Европеизированные чиновники чувствовали себя также, как колониальные – эти ритуалы были чужды им, а скопления народа они опасались. Национальный колорит, который диктовал более терпимое отношение к религии на Востоке (ничего с этим не поделаешь – это их национальная специфика), здесь играл уже против ритуалов, которые сочли опасными. Хотите совершать намаз – совершайте. Но больше тысячи не собираться.
Опасение вызывало и то, что на Востоке компартия не обладала монополией на умы своих членов. Так, на совещании в ЦК 1959 г. говорилось, что в Чечено–Ингушетии даже коммунисты и комсомольцы участвовали в паломничестве к могиле матери шейха «Кунта–Хаджи»222.
28 ноября 1958 г. было принято постановление «О мерах по прекращению паломничества к так называемым «святым местам». Просто разорить эти объекты было недостаточно – верующие их восстанавливали. Нужно было их как–то по атеистически обустроить. Святые места отдавали под хозяйственные нужды, учреждения отдыха. В некоторых случаях, особенно в Азии – создавали филиалы музеев. Официально принимались решения благоустраивать родники, хотя в то же время это запрещалось делать «кликушествующим элементам».
Задача стояла трудная — в Узбекистане было 144 святых места (почитаемые могилы, деревья, источники), в Таджикистане – 210, в Туркменистане — 42, в Казахстане – 20, в Киргизии–20, в Азербайджане – 61, в Дагестане – 70, в Татарии – 2, в Башкирии – 1. На Украине, не считая православных – 2, в Литве – 5, в Латвии – 4, в Армении – 6, в Грузии — 6223. Но массовое паломничество проходило лишь к нескольким особо почитаемым местам.
Православных святых мест было около 100. У 18 из них собиралось от 1 до 20 тысяч паломников224.
В 1958–первой половине 1959 гг. закрыли 123 святых места (кроме православных), из них 62 в Таджикистане, и 2 на Украине225.
В докладе председателя Совета по делам религий и культов при Совете министров СССР А. Пузина говорилось: «В некоторых таких «святых местах» действуют проходимцы, которые занимаются «исцелением» от болезней, отправлением религиозных обрядов»226. Они вели агитацию против ликвидации святых мест и за их восстановление, сами восстанавливали по мере возможности. В прессе развернули кампанию разоблачения «преступного прошлого и темные махинации шейхов, подвизавшихся в качестве священнослужителей»227. При ликвидации святых мест приходилось бороться с «кликушествующими» «святыми женщинами»228. В Туркмении были осуждены на 2 года шейх Ачил Шерманов и ишан Шукурла Сарыев, подвизавшийся у гробницы Булак Боба. Им инкриминировали двоеженство, знахарство и отказ отдавать детей в школу229.
В деле борьбы со святыми местами атеистическая власть получила поддержку официального исламского духовенства СССР, которое давно конкурировало с авторитетными шейхами. А. Пузин с удовольствием писал: «В пропагандистской работе используется официальный документ «Фетва», в котором Среднеазиатское духовное управление мусульман отмежевывается от паразитических шейхов и дает верующим толкование, почему не являются «священными» места «Тахт–и–Сулеймания», «Хазрет Айюп», «Арслан–боб» и «Шах–Фазил»230.
Среднеазиатское духовное управление мусульман приняло эту фетву в феврале 1959 г. 2 апреля 1959 г. эту инициативу поддержало Духовное управление Европейской части СССР и Сибири. В его фетве говорилось, что паломничество к святым местам (а не в Мекку) - «обман и большой грех перед Аллахом»231. Также фетва осудила бродячих мулл. В деле контроля за мусульманским клиром интересы советского государства и духовных управлений вполне совпадали.
Мухтасиб Юсупов в Пензенской области и мулла Мурадов в Камышлы Куйбышевской области отказались читать обращение Духовного управления о прекращении паломничества. Но это все же были исключения232.
Паломничество к крупнейшим святым местам было таким образом запрещено и светскими, и духовными властями. Но такой нажим позволил лишь сократить число паломников, но не остановил его. В 1958–1959 гг. число паломников сократилось с 12 до 6 тысяч233. Результат весьма скромный – было ясно, что часть мусульман просто пережидает, и как только гроза пройдет, вернется к паломничеству, которое ведь все равно не прекратилось. Количество паломников на праздник Уразы сократилось с 18 до 6 тысяч на Сулейман–горе, с 15 тысяч до 2500 человек на Бахаутдин, а вот на шах–Фазыл – только с 20 до 15 тысяч. На Мавлоно–Якуб по–прежнему собирается 6 тысяч, на Джами – по 4 тысяч паломников каждый год234.
В 1958 г. в праздновании Ураза–байрам в Узбекистане участвовало 288 тысяч человек, а в 1959 г. – 200 тысяч. Это сокращение на самом деле было зафиксировано для доклада — пойди на самом деле подсчитай точно, сколько человек веселится в толпах празднующих. Как было 200–300 тысяч, так и осталось235. Верующие пожертвовали 2,5 – 2 миллионов рублей (тоже сокращение, но не принципиальное)236. Но власти боялись нажимать сильнее – ведь это могло вызвать массовые волнения.
Операции по закрытию православных святых мест также проводились осторожно. При закрытии источника в Сурском Ульяновской области вокруг него было выставлено оцепление из дружинников, которым дали задание разъяснять, что источник закрыт. Оцепления разворачивали людей – а ведь в праздник к источнику пытались пройти 3,5 тысяч верующих. С 25 особенно упорными были проведены профилактические беседы, 4 «организатора» паломничества (то есть православных активистов) были привлечены к уголовной ответственности «за спекуляцию предметами культа и распространение провокационных слухов»237.
Одновременно развернулась борьба со знахарями — на Украине и в Белоруссии было выявлено и предупреждено о возможности уголовной ответственности 239 знахарей238.
Первая атака на религию 1958–1959 гг. носила ситуативный характер. Она обеспокоила верующих, ходили слухи, что «по–видимому настанут 30–е годы», и священников сошлют в Сибирь