(415…413 г. до Р. X.). Военная партия, главой которой был Алкивиад, одержала в Афинах полный перевес. Лишь немногие робко прислушивались к тем, которые, подобно Никию, предостерегали от насилий и слишком поспешных действий. Выросло новое поколение, с юношеским увлечением стремившееся к военным победным лаврам. Истощенная казна была пополнена, а флот, не уменьшившийся числом, казалось, подавал самые смелые надежды. Поэтому нет ничего удивительного, что афиняне в своем тщеславии склонились на заманчивое предложение Алкивиада (которое по своей смелости и сумасбродству являлось полным отражением его) — завоевать Сицилию. Афины уже давно обращали свои жадные взоры на этот богатый остров, вели с ним торговлю и хотели теперь под предлогом оказания помощи городу Эгесте против Селенунта и союзных с ним Сиракуз послать туда огромные силы и при помощи их достигнуть главнейшей своей цели — покорения острова. Плутарх считает, что завоевание Сицилии было только частью широких планов Алкивиада; оно служило только началом дальнейших предприятий против Карфагена и Италии, чтобы утвердить владычество Афин в этой части Средиземного моря. Обогатив себя этим победоносным походом, предполагалось уничтожить последнее препятствие к полному господству над всей Грецией — противодействие Спарты и союзного ей Пелопоннеса. В таких сладостных и фантастических мечтах утопал афинский народ, отуманиваемый речами Алкивиада. Но когда все уже было готово к отправлению, неожиданно в одну ночь были изуродованы все статуи Гермеса, которые во множестве находились в Афинах и стояли перед домами и храмами, на площадях, улицах и перекрестках. Это кощунство было приписано Алкивиаду и двум его друзьям, так как некоторые рабы и простолюдины свидетельствовали, что он осквернял и Элевсинские мистерии тем, что со своими товарищами, дерзко насмехаясь, подражал священным церемониям. При необыкновенном благоговении, питаемом к этим таинствам, напоминавшим об изобретении Деметрой искусства земледелия, врагам Алкивиада было легко заставить народ поверить, что в этом поступке скрывается замысел Алкивиада низвергнуть демократию. Алкивиад требовал, чтобы ему было позволено явиться в суд. Но враги его очень хорошо знали, что войско, готовое к походу и преданное своему вождю, и желавший войны народ оправдают Алкивиада при любом обвинении. Поэтому противники Алкивиада прибегли к крайнему средству, принятому народом по причине видимой его справедливости. Они объявили, что не хотят теперь этим судом замедлить отправление войска и откладывают обвинение до возвращения Алкивиада из похода. Алкивиад должен был на это согласиться, хотя и разгадал враждебную цель такого замысла, которая вскоре и обнаружилась. Афины подготовили самый дорогой и самый красивый флот из 134 трирем с 6.000 гоплитов. Поэтому народ, как на театральное зрелище или тщеславную выставку, спешил в Пирей полюбоваться на отплытие этого войска. При виде такой военной громады народ испытывал и страх, и надежду и с участием следил за молитвой воинов и за жертвенными возлияниями, совершаемыми из золотых и серебряных чаш. Во главе отправлявшегося войска были поставлены три вождя: Никий, все время не одобрявший этого предприятия, Алкивиад, главный зачинщик его, и храбрый Ламах, который должен был служить посредником между ними. Опасения Никия скоро оправдались. Жители Регии в Нижней Италии, на содействие которых в особенности рассчитывали, выказали полнейшее равнодушие и с их стороны нигде не было встречено сочувствия. На совете трех полководцев Никий предложил, уладив спор между Селинунтом и Эгестою и продемонстрировав перед сицилийскими государствами страшное могущество Афин, удовольствоваться этим и вернуться домой. Алкивиад, который не желал отказаться от своих блестящих замыслов и надеялся на свою ловкость и искусство в переговорах, советовал возбудить восстание местного племени сикулов против Сиракуз и завязать отношения с эллинскими городами, за исключением Сиракуз и Селинунта. Ламах под влиянием своей личной храбрости требовал немедленного нападения на Сиракузы, чтобы воспользоваться первым замешательством. Верх одержал совет Алкивиада. Но едва приступили к его исполнению, как Алкивиад был отозван в Афины. Враги Алкивиада во время его отсутствия так сильно сумели подействовать на народ, что он, забыв первое решение, постановил послать почтовое судно «Саламинию» вслед за Алкивиадом, чтобы привезти его в Афины. Алкивиад не решился довериться отечественному правосудию, и хотя и пересел на присланный корабль, но с дороги бежал в Фурии. Он слишком хорошо знал своих, сограждан и на вопрос, неужели он не верит своему отечеству, отвечал: «Там, где дело идет о моей жизни, я не верю даже своей матери, ибо и она может бросить по ошибке в урну черный камень вместо белого». Спасая себя от угрожавшей ему смерти, он в то же время замышлял великое предприятие. Узнав о своем смертном приговоре, он воскликнул: «Я покажу им, что я еще жив!» Вскоре обстоятельства доставили ему возможность доказать всю справедливость этой угрозы. Афинский флот перед Сиракузами Сначала Алкивиад отправился в Элиду, а затем, получив надежную охрану, в Спарту. С удивительной легкостью усвоил он себе строгий спартанский образ жизни. Приобретя, благодаря очаровательной любезности, расположение женщин, которые имели большую силу в Спарте, Алкивиад вскоре достиг там огромного влияния. В это время в Спарту прибыли из Сиракуз послы просить помощи спартанцев и коринфян против Афин. При изложении их дела в народном собрании присутствовал и Алкивиад. Когда ему предложили высказать свое мнение, он дал спартанцам совет тотчас возобновить войну с Афинами и занять местечко Декелею в нескольких милях от Афин, чтобы иметь возможность чувствительнее вредить афинянам, и оказать сиракузянам просимую ими помощь. Эфоры сначала медлили, несмотря на соблазнительные и выгодные последствия, которые Алкивиад оказал им со всем, свойственным ему красноречием. Согласившись наконец с его предложением, они послали только два спартанских и два коринфских корабля, но зато под начальством необыкновенно способного полководца — Гилиппа. Афинским флотом и военными действиями руководил в это время Никий, как старший и более уважаемый предводитель. Ламах был за решительные действия, Никий же предпочитал осмотрительность и осадил Сиракузы. В одном из сражений, происходивших перед городом, пал Ламах. В Сиракузах народ уже отчаивался в своем спасении и требовал, чтобы с Никием были начаты переговоры. Но в это время подоспел Гилипп, высадился в Гимере, усилил здесь свой отряд и известил сиракузян о своем прибытии. Затем он подошел к Сиракузам, захватил оставленный Никием незанятым холм Эвриал и, поддержанный присоединившимися к нему жителями города, взял приступом Эпиполейские высоты. В сиракузском войске он ввел спартанскую дисциплину и порядок и внес единство в военные действия, которого до тех пор не было, так как было много начальников. Никий, и без того сознававший свою слабость, потерял теперь всякую самоуверенность. Он рассчитывал устроить на берегу безопасное место для склада припасов и для флота и для этого укрепил крутой мыс Племмирий у входа в обширную гавань. В то же время Никий дал знать в Афины о своем безвыходном положении и просил, чтобы ему прислали новые подкрепления, освободили его от командования, так как болезнь сильно мешает ему управлять военными действиями, а главным образом, просил об отозвании всего войска. Афинянам и без того угрожала большая опасность, так как спартанцы, по совету Алкивиада, заняли и укрепили город Декелею, находившийся всего в трех милях от Афин. Близость этого укрепления содействовала побегу от афинских господ целыми толпами рабов; их бежало около 20.000. Был также затруднен подвоз многих необходимых предметов потребления из Эвбеи через Ороп. Несмотря на это, афинский народ решил продолжать войну против Сиракуз и послать в Сицилию значительное подкрепление под начальством двух испытанных уже полководцев — Демосфена и Эвримедонта. Они еще до наступления зимы поспешно отправились в поход с десятью триремами, но, прежде чем Демосфен прибыл к Сиракузам, положение находившихся там афинян значительно ухудшилось. Гилипп произвел неожиданное нападение на Племмирий и овладел этим укреплением и всеми находившимися в нем богатыми запасами. Вызванная этим успехом радость сиракузян была несколько омрачена, когда Демосфен прибыл со своим внушительным флотом из 73 кораблей и с подкреплением из восьми тысяч человек. Демосфен сознавал, что быстрое и искусное нападение должно решить все; в противном случае следовало оставить все предприятие. Поэтому он решил в первую же лунную ночь попробовать вновь овладеть Племмирием. Однако и эта попытка не удалась вследствие быстроты, с какою подоспел Гилипп. В этой ночной битве афиняне потеряли до двух тысяч человек. Тогда Демосфен потребовал прекратить войну против Сиракуз и вернуться домой, если же на это нельзя решиться без согласия Афин, то покинуть гавань и расположиться у Тапса и Катаны. Но Никий отверг первое предложение из боязни гнева афинского народа и согласился занять позицию у Тапса и Катаны, но с тем, чтобы это было исполнено до получения сиракузянами подкреплений из Пелопоннеса. Но отплытию Никия помешал сверхъестественный страх: случилось лунное затмение. По совету гадателей, Никий настоял на том, чтобы подождать, пока пройдут трижды девять дней для того, чтобы выждать более благоприятного предзнаменования. Между тем положение афинян с каждым днем ухудшалось. Сиракузяне видели отчаянное положение афинян, и решили тотчас приложить все усилия, чтобы истребить их. Уже на третий день они напали на афинян на море и на суше. В морском сражении сиракузяне победили и захватили 18 кораблей; в числе убитых был и Эвримедонт. Чтобы отрезать афинянам отступление, сиракузяне загородили вход в гавань плотно связанными между собою триремами и транспортными судами. Никий, сознавая, что дело идет о жизни и смерти, решил дать морское сражение. Возведенные против города укрепления были очищены. Вблизи гавани был занят только один пункт для перенесения в него больных и тяжестей. Гоплиты, пращники и стрелки были размещены на палубах кораблей. Приготовившись таким образом, Никий произвел нападение. С обеих сторон сражались с величайшим одушевлением и храбростью. Однако победа склонилась на сторону сиракузян, и афиняне после отчаянного сопротивления были вынуждены искать спасения на берегу. Их мужество настолько ослабело, что предложение Демосфена пробиться на следующее утро с 70 кораблями, которые еще оставались у них и давали им перевес над сиракузянами, было отвергнуто. Не доверяя больше непостоянной стихии, афиняне решили отступить внутрь острова к дружественным им сикулам. Но Гилипп и сиракузский полководец Гермократ постарались отрезать им этот путь спасения. Боясь, чтобы афиняне не ушли в ту же ночь, Гермократ подослал к ним людей, которые под видом дружбы посоветовали Никию не уходить, так как, по их уверению, все дороги были заняты сиракузянами. Несчастные, действительно, поддались обману. Когда наконец они выступили на третий день, то сиракузяне успели уже выполнить все то, чем они ложно устрашали раньше. Выступление войска представляло раздирающую душу картину. Остающиеся раненые и больные подняли жалобные крики, уцепились за выступающих и следовали за ними, пока не падали от истощения сил. Со слезами на глазах и с болью в сердце храбрые воины должны были расставаться со своими злополучными товарищами и братьями и бросить их на произвол судьбы. На пути своего бегства войско стало терпеть недостаток в съестных припасах. К довершению несчастья, арьергард под начальством Демосфена не мог поспевать за главным войском, был отрезан, окружен и в количестве 6.000 человек попал в руки неприятеля. Окончательная катастрофа разыгралась на берегу реки Асинара. Измученные усталостью и жаждой, воины бросились в реку, чтобы напиться и достигнуть противоположного берега. Во время происшедшего здесь беспорядка они были настигнуты неприятельскими стрелками и всадниками и пали частью от стрел, частью под ударами мечей неприятеля. Многие погибли в волнах. Наконец Никий сдался, и Гилипп прекратил страшную резню. Демосфен и Никий, вопреки данному Гилиппом слову, были присуждены сиракузянами к смерти и казнены. По другим сведениям, они сами лишили себя жизни. Остальные 7.000 пленных были заперты в каменоломни, где мучимые днем палящим солнцем, а ночью холодом погибли от голода и жажды. Так плачевно окончилось предприятие, начатое столь смело и горделиво. Афинянам, лишенным своих кораблей, уже представлялась потеря приморских берегов и островов. Потеряв цвет своего юношества, они дрожали за безопасность родного города, так как царь Агис все еще находился в Декелее. Народ, полный отчаяния, негодовал на жрецов, возвестивших благоприятные знамения, и на ораторов и руководителей, которые своим красноречием убедили его предпринять поход на Сицилию.
Главная